Шрифт:
Закладка:
— Поздравляю.
Голос Ванды прозвучал фальшиво, Люба метнула на нее презрительный взгляд, та в ответ хищно улыбнулась.
— Естественно, никого постороннего на этом мероприятии не будет. Приедет регистратор из города, и все. Однако, ужин будет праздничным — сообщил Густав.
— И торт будет? — поинтересовался мальчик.
— Разумеется, Ульян. Как же без торта.
Все заулыбались, Любови хотелось перебить всю посуду, но она опустила взгляд в тарелку и сосредоточилась на еде.
Перед сном в ее комнату вошла Ванда.
— Густав сказал, что тебе нужна моя помощь в плане выбора платья — заявила Ванда, нагло улыбаясь.
— Он что-то перепутал. Мне не нужна твоя помощь ни в чем, тем более, в выборе платья. У меня траур по матери, и мой наряд, естественно, будет черным.
— Чудесно. Тебе идет черное, ты же блондинка, — заметила Ванда — а мне пойдет белое.
— Белый саван, в самый раз.
— О! Черный юмор… Напрасно ты хочешь поссориться со мной. Мы могли бы дружить.
— Дружить с любовницей мужа? Как оригинально.
— Ничего оригинального. Густав мужчина, и как всякий мужчина желает разнообразия. И если его жена — белая и холодная льдинка, то любовница — жгучая темпераментная брюнетка. Мы прекрасно дополняем друг друга. Не понимаю, чего ты обижаешься? Ревнуешь, да? Но ты ведь даже не любишь его, ты любить не умеешь.
— А ты умеешь? И даже не ревнуешь?
— Ревную, но люблю, и понимаю его желания. Мне не важно на ком он женится, на тебе или на другой тупоголовой курице, все равно, он ко мне вернется — рассмеялась Ванда в лицо сопернице — ты прожила с ним в браке пять лет. А со мной он встречается двенадцать! Чувствуешь разницу? Мы любили друг друга до того, как ты появилась в его жизни, любили, пока вы были женаты, и потом, когда он «воскрес» он первым делом нашел меня. Потому что я ему была нужна, не ты, жена законная, а я его любимая женщина.
— Пошла вон, любимая женщина. И не смей приходить в мою комнату, ведьма!
Глаза Ванды хищно сузились.
— Не следует объявлять мне войну. Проиграешь… Спокойной ночи, Любофф — произнесла она и ушла.
Любовь упала на кровать, почувствовав себя разбитой и раздавленной. Слова соперницы раздавались в голове, били по самолюбию. Конечно, Ванда права — Люба не испытывала к мужу нежных чувств. Влюбляться она разучилась с той поры, как услышала из уст матери приговор: «шлюха!». В ту новогоднюю ночь чувствительная девушка испытала физическую боль, которую причинил ей любимый парень и получила моральную травму, что нанесла родная мать. Поэтому, выйдя по совету матери замуж за Августа, она не ждала от мужа ничего хорошего. Два чужих человека под одной крышей — обычная семья. И где-то там, за рамками этой семьи существовала любовница Ванда, а может, и не одна Ванда. Но Любовь этого не знала, или не хотела знать…
«А сейчас… это какой-то абсурд! Что он себе позволяет, этот муж? Это мой дом, и Ванда мне нужна! Сволочь… И она, не следует объявлять мне войну, проиграешь! Ненавижу, ведьма, как есть ведьма» — думала Любовь, и не могла уснуть, прокручивая в голове разговор с мужем и соперницей. На данный момент она не понимала, кто для нее более опасен: воскресший муж или его злобная любовница. «По всей видимости, муж особой опасности не представляет, по крайней мере, пока ребенок не родился. Он даже идет на уступки. Ванда совсем другое дело. А ведь Сергей предупреждал: будь с ней осторожнее. Нужно было поступать хитрее. Но сейчас я открыто выступила на тропу войны с Вандой, и назад пути нет…»
Ночь была бессонной и на завтрак Любовь пришла вялая, полусонная, под глазами залегли тени.
— Мама, ты не заболела? — спросил Ульян настороженно.
— Нет, сынок, все нормально.
Густав взглянул на Любовь хмуро, а Ванда, с трудом сдерживая торжествующую ухмылку, сказала:
— Может, таблетку принести? Давление нужно измерить.
— Нет, спасибо, не нужно — ответила Любовь, встретившись взглядом с соперницей. Атмосфера накалилась, все это почувствовали, даже Анисья, поспешила уткнуться в тарелку.
После завтрака Любовь вернулась в свою комнату, и решила прилечь на минутку. Мысль о том, что Ванда представляет опасность не выходила из головы, с этим она и уснула…
Горное озеро бурлило, издавая зловещее шипение. Люба хотела пить, но вода в озере была странная, и потому она остановилась в нерешительности на краю.
— Что, пришла искупаться в «Ведьминой ванне»? — услышала она голос Ванды и обернулась. Длинные черные волосы развевались, глаза вспыхнули красным огнем, ярко-красные губы растянулись в улыбке, белое длинное платье колышется на ветру.
— Нет — ответила Люба, а Ванда рассмеялась.
— А придется! Прощай Любофф!
Она толкнула Любу и та, ощутив толчок, полетела вниз… Резко вздрогнув, она проснулась. В дверь осторожно постучали.
— Кто там? Войдите — произнесла Люба, в комнату заглянула горничная.
— Госпожа, время обеда. Ваш сын волнуется.
— Что, уже обед? Кажется, я уснула на несколько минут, а проспала… Да, я сейчас приду.
Она наскоро умылась и причесалась. Пришла в столовую, когда все сидели за столом и о чем-то беседовали.
— Извините, за опоздание — сказала она, подумав при этом: «А какого черта я еще извиняюсь? Все эта ведьма, меня сглазила, и сидит улыбается нагло».
За столом она пробыла недолго. Когда подали аппетитное жаренное мясо с овощами, Любовь почувствовала себя дурно, тошнота подступила, запах мяса вызвал отвращение.
— Простите — буркнула она и торопливо покинула столовую.
— Что с ней? — спросил Густав у Ванды.
Она пожала плечами и улыбнулась.
— Обычный приступ токсикоза.
Анисья чуть вилку из рук не уронила, открыв рот, она была не в курсе о беременности госпожи. А Ульян посмотрел на Ванду испуганно.
— Это не опасно для ее здоровья?
— Нет, малыш, не опасно, все пройдет — ответила Ванда, мило улыбаясь.
Густав и Сергей переглянулись…
Приступ тошноты быстро прошел, и Любовь сидела у окна в задумчивости. На лужайку Сергей вывел пони по кличке Карл. Ульян, экипированный подобающим образом, ловко уселся в седло, он был уже опытным наездником. «Что-то я совсем расклеилась. Мне нужен свежий воздух» — подумала она и, снарядившись в брюки и курточку, вышла на улицу.
Сергей наблюдал за мальчиком, опираясь на заборчик. Любовь встала рядом.
— Как успехи? — спросила она.
— Хорошо. Покатается на пони, а там и лошадку оседлаем.
— Зачем это ему?
