Шрифт:
Закладка:
Ожоги на моей правой руке почти зажили, но я ещё никогда не пробовал вызывать гладиус раненой рукой. Я достаю из одной из седельных сумок мотоцикла полупустую бутылку Царской водки, делаю большой глоток и решаю не снимать доспехи. Драмы будет, хоть отбавляй, даже если я буду в зут-сьюте[66] Железного Дровосека.
Святоша Джеймс, мне бы сейчас не помешала небольшая помощь. Клянусь Богом, если я переживу это, у нас будет откровенный и честный разговор о наших чувствах, пока я буду циркуляркой вырезать из твоей груди Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей.
У меня кружится голова. Это делает страх. Он иногда появлялся у меня на арене, когда я знал, что они собираются бросить на меня что-то особенное, но я не знаю, что именно. Я поднимаю кожаную куртку и изо всех сил кусаю рукав. Было бы обидно пройти через всё это, откусив себе язык.
Кэнди, я не знаю, что сказать. Мы провели вместе всего пару дней, но это была чертовски большая парочка дней. Извини, что позволил себе застрять здесь. Поговорим об отношениях на расстоянии. Если переживу это, то расскажу тебе всё о новой большой глупости, которую я совершил. Если же я умру, просто добавим это к длинному списку херни, о которой тебе не нужно слышать.
Мне всегда было любопытно, что почувствовал Люцифер, когда Бог поразил его последней молнией. Той, что опалила и оставила вмятины на его теоретически неуязвимых ангельских доспехах. Это должно быть интересно.
Я являю гладиус. Он обжигает раненую руку, но не настолько, чтобы остановиться. Я держу его и считаю до трёх. Затем делаю мах.
Чем бы это ни было, что я ощутил, когда гладиус ударяет меня в грудь, это не боль. Это что-то настолько выходящее за рамки боли, что мой человеческий мозг не может это выразить. Единственное, как я понимаю, что был контакт, — это потому, что меня опрокидывает на спину с пьянящим букетом горящей кожи и жжёного металла в носу. Не думаю, что так пахнет Срединный путь. Билл, опять ты всё пропустил.
Я устал бороться и искать ответы. Я получил свой.
Как ощущалась та последняя молния?
Вообще никак.
Спокойной ночи, луна.
Я дрейфую миллион лет. Я в пещере мистера Мунинна. С ним Самаэль. Они играют в «Операцию»[67]. Когда Самаэль пытается извлечь «забавную кость», раздаётся звонок.
Мунинн не кажется удивлённым при виде меня.
— Сынок, не хочешь выпить?
— Конечно. Я мёртв?
Он просто улыбается и грозит мне пальчиком.
Я смотрю на Самаэля.
— Неудивительно, что ты никогда не выступал против Аэлиты. Ты не можешь даже орудовать пинцетом.
Он кивает и делает глоток из хрустального бокала для шампанского.
— Тоже рад тебя видеть, Джимми. Как делишки?
— Это всё реально? Я здесь? Ты там?
— Реальность — относительное понятие для таких, как мы. Что значит реально? Что значит здесь? Что значит там? Вещи настолько реальны и находятся там, где ты хочешь, чтобы они находились.
— Я не такой, как ты или Мунинн. Моя небесная половина исчезла. Я всего лишь ещё один человеческий мудак.
Через плечо я слышу смех Мунинна. Самаэль ставит свой бокал и снова пробует достать «забавную кость». Промахивается.
— Ты обычный человек не больше, чем мы.
Я осматриваю пещеру, доверху заваленную хламом всех когда-либо существовавших земных цивилизаций. Всем, от наскальных рисунков до заключённого в магнитную бутылку бозона Хиггса.
Я поворачиваюсь к Самаэлю. Он поднимает бровь.
— Я обратился к своим врагам.
— И как это сработало?
— Ещё не знаю.
— Оборотная сторона работы с врагами. Ты крайне редко это делаешь.
Мистер Мунинн приносит мне бокал «Джека Дэниэлса». Ему приходится вложить его мне в руку. Я не могу пошевелить ей.
— Ваше здоровье, — говорит он и чокается своим бокалом с моим.
— Думаю, я просто сплю, и всё это я говорю сам с собой. Если не считать одного немного похожего на телефонный звонка, что я получил. В любом случае, он не имел особого смысла.
Мунинн качает головой.
— Боюсь, мы не можем помочь тебе с этим.
— Позволь мне хотя бы задать вопрос Самаэлю.
— Конечно.
— Всё, чем я занимался здесь внизу, это перекладывал бумажки, старался не дать себя убить, а теперь полностью облажался. Когда я смогу заняться дьявольскими делами?
Он откидывается на спинку стула.
— Это и есть дьявольские дела.
— Этого я и боялся. Мне нужна остальная часть твоей силы. Где она?
— Именно там, где ей и положено быть.
— Не загадывай мне загадки, ублюдок. Скажи, где она?
— К востоку от солнца. К западу от луны. Прямо перед тобой. Перестань искать. Сядь, и увидишь.
— Я не могу перестать. Мне нужно выбраться отсюда.
— Тогда там она и будет, — говорит Мунинн.
— Иди на хуй. Оба идите на хуй.
Я открываю глаза. Надо мной стоит девушка с избытком кожи. Она штабелями лежит вокруг её шеи и грязным бельём свисает с рук. Её глаза представляют собой тонкие щёлочки под завесой плоти. На ней форма адовского парамедика цвета зелёной ящерицы. Она поправляет кислородную маску на моём носу и рту. Я дышу, так что, должно быть, жив. Или это ещё один сон. Но если это сон, почему такое чувство, будто Майк Тайсон колотил меня в грудь бульдозером?
Парамедик двигается быстро. Выражение её лица и жесты попеременно напоминают то хладнокровного профессионала-медика, то нервную няню, только что прищемившую дверью холодильника хвост коту. Может, в Пандемониуме её ждёт горячее свидание. Или она никогда прежде не работала над Повелителем Подземного Мира. Вокруг стоят и другие. Некоторые из них выглядят обеспокоенными. Другие озадаченными. Ещё парочка парамедиков. Солдаты. Скорее всего, со сторожевого поста. Грязные адовцы в одежде, напоминающей грязные лохмотья. Некоторые из тех, кто в спешке бежал в глубинку. Ещё нескольких я узнаю по процессии Деймус через рынок.
Моему вялому мозгу требуется с минуту, чтобы сложить всё воедино. Кто-то помимо моих наёмных убийц видел, как я упал. Никто из них представить себе не мог, что Люцифер сам ранит себя. Для них
