— Готовьтесь к встрече с Апопом, нечестивцы! — крикнул Птахмери, — вперёд «Храбрейшие»!

Челюсти крокодила начали сжиматься.

Тевкры и дарданы спешились и вступили в бой стенка на стенку. Лучшими воинами Алаксанду, что находились на острие атаки и прорвались в самое сердце лагеря, занялся лично Анхореотеф во главе с шардана.

— Ба! — воскликнул Алаксанду, увидев воинов в рогатых шлемах, — какие знакомые лица! Это ты, Сиванала?

— Он самый, приам! — оскалился вождь шардана.

— Теперь, значит, питаешься объедками со стола черноногих?

— Не угадал! Я теперь большой человек! Ем с золота, а сру в серебро!

— Ну так я тебе сейчас дам просраться, проклятый пират! Поймаю — копьё тебе в глаз, что землю видит!

Куршасса, не ожидавший от отца такого изобретательного сквернословия, заржал:

— Да чтоб из горла вышло!

— Дави черноногих говноедов! — взрычали троянцы.

— Хтору мэт, шат абу! — ответили ремту.

— Дави!

— Апаллиуна!

— Амен!

Челюсти сжались, но мясо добычи оказалось слишком жёстким. Заработали мечи и топоры, большие секиры и копья. Пошла потеха!

* * *

Встретив гонца Величайшего, Урхийя не раздумывал ни минуты.

— «Храбрейших» на колесницы!

— Как нечестивые хета поедем! — усмехнулся Нибамен, — по трое!

Он закинул за спину щит и запрыгнул на площадку колесницы. Втроём с возницей и лучником тут стало тесновато.

Всего один са «Храбрейших», двести человек, коих ещё называли нахуту-аа, «ударными ребятами» на колесницах воинства «Сутех» вполне себе поместился. Ещё место осталось. Кого взять в добавок, Урхийя тоже недолго обдумывал. Хотя и много лет он служил ремту и, как считалось, вполне познал и принял истинный миропорядок Маат, всё же по крови он был хурритом, чья родина — вот здесь, к северу от Кадеша. Своим он доверял больше.

— Неарин на колесницы!

Наёмников неарин, «молодёжь» по названию, но не очень-то и молодых, было в воинстве «Сутех» больше трёх сотен. Есть из кого выбрать, и выбор непрост. Все эти воины, младшие сыны своих отцов, с юности нанимались на службу к разным царям. Они не пахали и не сеяли, и знали лишь одно занятие — войну. Отборных среди них… Все.

Кому места не хватило, даже разобиделись. Там же драка, слава, добыча.

— Поехали! — распорядился Урхийя, — остальным спешить! Кто знает, как там дело идёт, может всем хватит.

Нет-хетер под знаменем длинноухого красноглазого бога рвануло на помощь Величайшему. Урхийя впереди задавал скорость и была она близка к той, с какой колесницы идут в атаку. Размашистая рысь. Лошади устанут. Но так лучше, чем прибыть к полному разгрому.

Когда войско разделялось в Тидаине, никто не предполагал, что все его части прибудут к Кадешу в один день. То была счастливая случайность, не иначе Благой Господин Баал-Хамон особо благоволил рыжеволосому царю Чёрной Земли. А раз так, то часть его удачи, конечно же достанется и хурриту-наёмнику.

Когда фараон предпринимал вторую попытку прорыва, колесницам «Сутех» оставалось пройти меньше итеру. Стены Кадеша Урхийя увидел через полчаса[60].

К тому времени уже очень сильно прореженный круг колесниц воинства «Амен» завершил пятый оборот, очередную попытку разорвать хеттскую дугу.

Рамсесу дважды подавали новые стрелы, их осталось всего два десятка. Больше нет и подать некому. Он трижды сходил с колесницы, вступал в бой на земле, щедро насытив хопеш кровью нечестивцев. Он так и не встретился с Хаттусили, но схватился в рукопашной и одолел какого-то другого высокородного воина в дорогущей броне и пурпурном плаще.

Он очень устал.

«И постиг я, что благотворнее мне Амен миллионов воинов, сотни тысяч колесничих, десяти тысяч братьев и детей, охваченных единым порывом сердца. Единолично совершает Амен больше, чем множества».

Колесницы нечестивцев вновь пришли в движение. Фараон понял одеревеневшую руку и дал сигнал к атаке. Менна, живой, хотя и дважды раненный, стегнул лошадей. «Победа в Уасите» и «Мут благая» храпящие, совершенно измученные, рванулись в последний бой во главе немногочисленных уцелевших меркобт.

Рамсес достал новую стрелу, растянул тетиву до уха. Отпустил. Ещё один жалкий хета раскинул руки и упал наземь. Фараон хищно оскалился.

«И один из них воззвал к другим: «Это не человек среди нас! Это Сутех, великий силой, это сам Баал! Недоступные людям деяния творит он! Бежим скорей от него, спасем жизнь свою, дабы не остановилось дыхание наше! Смотри, у всякого, кто пытается приблизиться к нему, слабеют руки и тело, — не могу я ни натянуть тетивы, ни поднять копья!»

Но они не бежали. Они неслись вперёд.

«Почему вы не бежите, почему не прячетесь от меня, подобного Монту, в час величия его?»

— Мой… — прошипел Хастияр, перехватив поудобнее копьё.

Стрелы у него давно закончились, да и копьё «неродное», подобрал с земли во время очередной вынужденной остановки.

Вот он, воин в синей короне, вновь прямо перед ним, как в самом начале боя. Ну теперь-то сын Тур-Тешшуба не промахнётся. Сколько можно промахиваться?

— Ты мой…

Вновь загудела отпущенная тетива, стрела фараона со свистом рассекла воздух и вонзилась в грудь вражеского возницы.

Таркинис охнул, покачнулся, откинулся назад, натянув поводья. Лошади дёрнулись влево.

— Н-на-а! — Хастияр метнул копьё в промчавшегося справа от него фараона.

Через мгновение левое колесо на скорости столкнулось c колесом другой меркобт и обе колесницы перевернулись, рассыпались. Неведомая сила выбросила Хастияра. Он беспорядочно кувыркнулся в воздухе и упал на спину. И не на ровную землю, а на оторванное колесо другой колесницы, нашедшей свой конец раньше.

В спине что-то хрустнуло и тело пронзила острая боль. Сознание едва не померкло, но всё же он каким-то чудом удержался на краю. Попытался встать и понял, что не может.

— Суте-е-ех! — донёсся далёкий клич сотен глоток.

Беспомощное состояние не отняло способность думать и думать быстро. Хастияр сразу всё понял — на поле появилась новая сила.

«Вот и конец… Не сумели…»

Ни облачка на небе.

«Мы согрешили, мы пожелали большего, чем дано было нам и Бог Грозы отвернулся от нас».

Ни облачка… Ослепительный, но равнодушный взгляд Вурусемы… Нет, это не она. Не она…

Бог мицрим ныне правит в небе. Амен-Ра сияет.

«Будет ли тело моё предано огню? Будут ли кости мои опущены в очищенное масло в серебряном кувшине? Будет ли трижды подано вино душе моей? Или сгнию я здесь без погребения, как тысячи братьев моих?»

— Сессу, смотри! — восторженно возопил Менна, — они уже здесь!

Рамсес блаженно прикрыл глаза.

— Слава тебе, отец мой Амен на миллионы лет!

Нет-хетер «Сутех» обрушились на «жалкого хеттского врага» всей своей нерастраченной