– Фу, бля… – морщусь я. Вдавив затылок в стену, закатываю глаза. – Не настолько. Соррян.

Взрываем раздевалку хохотом.

– Я думаю, он после развода был бешеный… – тянет навеселе Нагибов. – А нет, отход своего ненаглядного любимчика в разы ярче переживает!

– А кстати, у Чары симпатичная задница, – подтягивается юморист Ключник. Этот что не скажет, так интонации такие, что просто уссаться. – Есть по чему страдать.

Разбиваем воздух третьей волной смеха.

– Интересно… А Бойку-то он за что любил? – подкидывает дровишек Нагибов.

– За дикий нрав, – выдает Жора, копируя грубые повадки и агрессивные интонации самого Бойки. – Тот хотя бы фигурально его на хуй насаживал.

До слез, блядь.

– А Фильфиневича, верняк, за морду лица!

– О, да! Перед львиной гривой и лисьей рожей никто не устоит!

– Нет шансов!

– Сука… Сука, клиника…

В новую четверть жестко заходим. И тени той дури, что разыгрывали в раздевалке, не несем. Суровые двухметровые качки на максималках. Призваны и нацелены бомбить исключительно кольцо.

Важный период. Решающий.

Только вот я пилю на боковую позицию и вскидываю взгляд на трибуны.

Едва Маринка попадает в фокус моего восприятия, внутреннюю сторону моей груди заливает горючей смесью тех самых странных ебанутых эмоций, которым я так и не отыскал названий.

Взрыв. Сердце набирает скорость.

Черт знает, как так получается, что она… Она – не часть меня. Но она, блядь, мое слабое место.

Что за херня?

Завязал ведь с Маринкой. В ту гребаную ночь отвез домой и забыл. Избавился, как от пагубной зависимости. Мать вашу, кому я пизжу? С-с-сука… Забыл, бля! Ненавижу себя и продолжаю гонять мысли о ней. Эта ведьма в моей голове сутками в главной роли. Многогранная актриса и шизанутый режиссер. От комедии до трагедии.

Ее не было, а у меня передоз. И тотальный недоеб.

Знаю, что пока я всеми известными мне способами пытался изгнать из себя эту демоницу, она ходила на свиданку. Запостила фотки во все соцсети, сучка. Тяжело было не заметить. А еще труднее – загасить все реакции, которые на это событие выдал мой организм.

Нет, сейчас мне, безусловно, похрен. Но… Вспоминаю, и в районе солнечного сплетения печет. Язва, что ли? Мама Таня говорит, если продолжу жрать всякую дрянь, она у меня обязательно появится. Так рано?

Нет… Нет… Нет…

Судя по тому, как это чертово жжение ползет по груди вверх, вовсе не язва. Что-то другое. Страшнее.

Свисток. Я машинально кручу голову в центр площадки. В том, что Жора выбьет мяч в нашу пользу, никто не сомневается. «Орса» ставит своего самого высокого игрока, но, объективно, он против Жоры – креветка, пережившая ручную растяжку и каким-то чудом не лишившаяся головы. Да и вообще, наш Прокурор только взглядом способен любого через колено ломануть. Уверен, что у стоящего рядом с ним чувака уже трясутся поджилки и играет дугой позвоночник.

Второй свисток. Жора подскакивает и без особого напряга выбивает мяч в мою сторону. Как и предрекал Кирилюк, вокруг меня двойка перехватчиков трется. Но Прокурор задает хорошую высоту, я взмываю вверх и принимаю.

Оборот. Короткая перебежка до самой удачной позиции, с которой мне даже не нужно прицеливаться. Я просто ориентируюсь на координаты. Подпрыгиваю, тянусь и выбрасываю мяч.

Чисто входит трехочковый. Трибуна орет.

Взгляд неосознанно летит к Маринке. Она улыбается, что-то кричит и маячит в воздухе большими пальцами.

Я не знаю… Не знаю, почему я ухмыляюсь в ответ. Грудак такое тепло топит, трудно игнорить. Вот и выдаю излишки.

А потом… Чаруша складывает пальцами сердце.

Я теряюсь. Отворачиваюсь, конечно. Бегу по площадке. Но все движения кажутся какими-то заторможенными. Множит меня, да. Таскает, будто на самых крепких препаратах.

Нет… Нет… Нет…

Нет, мне вовсе не нужно, чтобы кто-то мной гордился и за меня лично болел. Это полнейшая чухня. Бред. Не для меня. Прочь из головы. На хрен. Прочь.

Чувак из команды противников окончательно берега путает. В попытке выбить у меня мяч толкает в плечо. Я неожиданно зверею. Закончив атаку крученым в корзину, разворачиваюсь и резко пробиваю лобешником ему в переносицу.

Естественно, что сразу после этого налетает толпа. Шарпаемся на адреналине так, что майки трещат. Свистка арбитра не слышим. Кирилюку и другому тренеру приходится расталкивать физически.

– Шатохин, мать… – цедит сквозь зубы.

Выкатить на это фак – удушающий порыв. Только пока я созреваю, старик уносится к судьям. Я упираю руки в бедра и все еще разъяренно сплевываю на землю. Жду удаления с поля. Оно уже неминуемо, но я хочу, чтобы красиво, мать его, на весь стадион объявили.

Хуй с ним, с этим баскетболом! Кому он вообще уперся?

– Совсем долбанулся? – шипит замерший рядом Георгиев.

– Отъебись.

Не представляю, кто оказывает влияние: вовремя подваливший к арбитру тот самый настоящий прокурор – Жорин батя, или все же Кирилюк… Но меня каким-то, блядь, макаром оставляют на поле. Назначают штрафной, и на этом все.

Остаток игры приходится балансировать. Держу под контролем свое дерьмо. По трибунам не палю. Концентрируюсь строго на выработанной годами тактике.

Мы вырываемся прилично вперед. Под конец четвертой четверти нет необходимости рвать жилы на результат, но я уже по инерции тащу. За чертов миг до финальной сирены, без всякой показухи, исполняю феерический баззер[7].

Не смотрю на трибуну. Не смотрю. Мне глубоко похрен, как она реагирует. Похрен.

Руки в стороны, победный ор, пробежка по площадке – все дела. И вовсе я не рисуюсь. Загребаю воздух. Вот и все.

Кирилюк на радостях забывает снести мне после игры голову. Так что я вполне спокойно вместе с остальными двигаю на пляжную тусовку. Огорчает лишь то, что Жора снова сливается.

– Ты женился, что ли? – бубню раздраженно. – Куда спешишь постоянно? К кому?

– Так я тебе и сказал, – бросает Прокурор в тон.

– Ой, ну, блядь, было бы еще что рассказывать… Будто я не в теме твоих нынешних куражей. С родаками на какой-то ебаный раут тулишь? Прям парк аттракционов! Не обблюйся там на карусели тоски, хренов интриган!

– А ты, смотри, хуй сдуру не сломай, – рыгает Жора, не теряя достоинства. – Узды у твоего коня, может, и нет, но это не значит, что его можно прям везде заталкивать.