следование кодексам утонченного поведения и самоограничения заменило боевое мастерство в качестве маркера высокого статуса. Эти образцы поведения копировались при малых дворах Европы и зарождающейся французской буржуазией, которая обращалась за советами по правильному поведению к "мануалам" (manuels de savoir-faire). С течением веков, параллельно с развитием более сложных судебных систем и полицейских органов, элитарные представления о мужском поведении трансформировались в общее презрение к межличностному насилию как несовместимому с "цивилизованным" поведением.

Элиас утверждал, что это означало серьезный сдвиг в "эмоциональной экономике" Западной Европы, который он охарактеризовал во фрейдистских терминах как коллективное усиление суперэго. Действительно, идеи Элиаса о "цивилизации" тесно связаны с идеями, разработанными Фрейдом в книге "Цивилизация и ее противоречия", вышедшей в 1930 году. Фрейд утверждал, что цивилизация возникла благодаря тому, что люди смогли подавить свои биологические влечения или инстинкты. Самым большим препятствием для культуры, тем, что могло привести к распаду цивилизации, была врожденная склонность человека к агрессии. Только "интернализация" этих инстинктов, и в частности агрессии, могла привести к возникновению цивилизации. Элиас сделал еще один шаг вперед и связал возникновение государства и государственного контроля с развитием самоконтроля - овладения импульсивностью посредством того, что Элиас назвал "предвидением или рефлексией". В отличие от Фрейда, который считал, что цивилизация основана на биологических процессах, Элиас полагал, что регуляции аффектов можно научиться в конкретных отношениях с другими людьми. По мнению Элиаса, эти "аффективные изменения" на уровне индивида отражали и усиливали политические и экономические процессы, направленные на консолидацию территории и власти. Одним из них была "монополия на физическую силу или насилие" (Gewaltmonopol), другим - монополизация налогообложения, символизирующая усиление торговой взаимозависимости, третьим - кульминация этих тенденций в создании все более крупных и внутренне согласованных политических и экономических образований. Иными словами, одним из центральных постулатов цивилизационного процесса является идея интернализации эмоций, навязывания самоограничений в сочетании с эволюцией сложности государства и его контроля над гражданами. Таким образом, цивилизационный процесс идет рука об руку с модернизацией, или, как ее называл Элиас, "прогрессом Запада".

Выдвигая этот аргумент, Элиас не просто интерпретировал прошлое, а заявлял о необходимости эмпирически обоснованной и исторически осознанной социологии, серьезно относящейся к психологической жизни индивидов и влиянию эмоций и поведения на общество в целом. Во время своего долгого академического стажирования в Германии он пришел к пониманию того, что ведущие деятели этой дисциплины все еще озабочены последствиями материалистической концепции истории Маркса для интерпретации общества и социальных процессов. В Гейдельберге Альфред Вебер отстаивал либерально-гуманистическую позицию, возвышавшую культуру над экономикой, но едва скрывавшую искажающую "личную метафизику"; его наставник Карл Мангейм придерживался теории знания, которая, по мнению Элиаса, грозила "релятивизировать все". Сосредоточение внимания на развивающихся отношениях между психическими процессами и социальными структурами открывало возможность объяснения не только изменений во времени, но и внутренней динамики современных обществ.

Выяснение и отстаивание этой взаимозависимости было ключевым моментом. По мнению Элиаса, общество могло существовать только как совокупность индивидов, находящихся в отношениях друг с другом, связанных между собой как в экономическом, так и в социальном плане "цепями взаимной зависимости", своего рода сетью взаимозависимых человеческих существ. Однако утверждения Элиаса о методологических достоинствах "Цивилизационного процесса" предполагают и два более широких, связанных, но во многом нерешенных вопроса: во-первых, насколько Элиас понимал применимость своей теории за пределами специфического контекста Западной Европы (и, возможно, более точно, французского двора и его подражателей) в средневековый и ранний современный периоды; во-вторых, , насколько Элиас рассматривал процесс цивилизации как желательный и необходимый этап развития человечества. Здесь данные неоднозначны, возможно, потому, что Элиас постоянно пересматривал свои собственные позиции. Конечно, иногда Элиас подчеркивал, что не верит в некую линейную последовательность истории, даже если процесс цивилизации часто интерпретируется именно так. Согласно этой точке зрения, механизм цивилизации слеп, состоит из рывков и стартов, без гарантии конечного успеха, без перспективы конечной точки и без моральных комментариев. В этой интерпретации Элиас также неоднозначно оценивает описываемый им процесс, особенно его кульминацию в виде триумфа государства и его способности применять смертоносную силу.

Однако, с другой точки зрения, "Процесс цивилизации" колеблется между рассмотрением "цивилизации" как идеологического западного изобретения, средства, с помощью которого создается "варвар", и как нормального и даже желательного состояния бытия. Хронология, лежащая в основе "Процесса цивилизации", неизбежно предполагает "направленное" повествование, в котором Ренессанс знаменует собой поворотный пункт в аффективной жизни европейцев, отделяя их как от прошлых европейских обществ, так и от незападных обществ, которым еще предстоит пойти по стопам Европы. Это дало повод многочисленным критикам обвинить Элиаса, как и Макса Вебера до него, в продвижении европоцентристского детерминизма, а также в воспроизведении расовой иерархии "цивилизованных" людей и "дикарей". Хотя его сторонники защищают его от подобных обвинений, а некоторые ученые пытаются применить теорию к другим частям света, это обвинение, тем не менее, остается центральным в критике Элиаса. Теория не нашла отклика в историографии за пределами западного мира.

Прием и критика

Рассуждения о европоцентризме "Цивилизационного процесса" подчеркивают степень обращения ученых к работе Элиаса после появления новых изданий и переводов в 1970-х годах. Правда, первое издание "Цивилизационного процесса", вышедшее в двух томах в 1939 г. в одном из швейцарских издательств, не получило должного внимания в условиях начавшейся Второй мировой войны. Не имея возможности найти надежную академическую работу (и будучи в какой-то момент интернированным как вражеский иностранец), Элиас действительно был важным мыслителем, о котором никто не слышал. Но как только в середине 1950-х годов Элиас обосновался в Лестерском университете, его репутация как преподавателя и ученого стала быстро расти, как и интерес к темам его довоенных работ, которые нашли современное выражение в его анализе спорта, "неформализации" и теории "фигураций" в целом. Ключевыми собеседниками Элиаса были его британские коллеги - в частности, Эрик Даннинг и Стивен Меннелл; голландский ученый Йохан Гаудсблом также много сделал для продвижения и защиты работ Элиаса. Новое немецкое издание "Цивилизационного процесса", вышедшее в 1969 году, а также французские и английские переводы в 1970-х и начале 1980-х годов отражают растущее признание Элиаса как социолога-теоретика. Элементы "Цивилизационного процесса" также вписывались в развитие исторической теории и практики. Например, во Франции эрудированное рассмотрение эволюции манер, опубликованное Элиасом в 1973 г. под названием "Цивилизация нравов", отразило озабоченность школы "Анналов" менталитетом, и эта близость сохранилась в обращении Элиаса к ряду историков эмоций. В своих размышлениях о производстве знания и отношениях между идеей "цивилизации" и самовосприятием Запада "Процесс цивилизации" также, вероятно, перекликается с элементами французской постструктуралистской и постмодернистской мысли, набирающей