поводу самого себя отлично уживалась с переменчивостью настроения. В мрачном состоянии Дэнни становился фаталистом и поэтому не удивлялся и не беспокоился, когда терпел неудачу – ведь он оказался прав.

А порой был настолько полон энтузиазма, что, казалось, забывал о возможности провала и хватался за любую новую идею. «Он мог сводить людей с ума своим непостоянством, – вспоминала психолог Майя Бар-Хиллел. – Сегодня гений, а завтра посредственность, а потом опять – гений и посредственность». То, что сводило других с ума, помогало Дэнни оставаться вменяемым. Его настроения были смазкой для идей.

Если различные интеллектуальные поиски Дэнни и имели что-то общее, окружающим было трудно это обнаружить. «Он не способен понять, что пустая трата времени, а что нет», – говорит Далия Эцион. С подозрением относясь к психоанализу («я всегда думал, что это полный бред»), Дэнни, тем не менее, принял приглашение американского психоаналитика Дэвида Рапопорта провести лето в центре Остина Риггза в Стокбридже, штат Массачусетс.

Каждую пятницу утром психоаналитики центра – крупнейшие специалисты – собирались для обсуждения больного, которого они наблюдали уже месяц. Все эти эксперты писали отчеты по каждому пациенту. Поставив диагноз, они проводили с пациентом собеседование. В течение недели Дэнни наблюдал, как психоаналитики обсуждают молодую женщину. В ночь перед интервью она покончила жизнь самоубийством. Никто из психоаналитиков – экспертов мирового уровня, долго изучавших ее психическое состояние, – не высказывал мнения, что она может себя убить. Ни в одном из многочисленных отчетов не было и намека на риск самоубийства.

«Теперь все они были едины: как мы могли это упустить? – вспоминал Дэнни. – И оказалось, что все признаки такого исхода были! Им придали огромное значение после события. И так мало придавали значения до него». Даже слабый интерес, который Дэнни мог иметь к психоанализу, исчез.

В 1965 году он поступил в Мичиганский университет на постдокторское обучение к психологу Джералду Блюму. Блюм исследовал, как мощные эмоциональные потрясения меняют способность людей решать различные ментальные задачи. Для этого ему требовалось вывести испытуемых из эмоционального равновесия. Он прибегал к гипнозу. Сначала просил людей подробно описать какое-то ужасное жизненное переживание, затем давал им триггер, чтобы связать с событием – скажем, карточку с надписью «А100». Блюм вводил испытуемых в состояние гипноза, показывал им карточку (конечно же, они мгновенно начинали переживать свой жуткий опыт) и смотрел, как они выполняют некоторые сложные задачи, например, повторяют ряды цифр.

«Это было дико, – говорил Дэнни, хотя и научился гипнозу. – Я провел несколько сессий с нашим лучшим испытуемым – высоким худым парнем, чьи глаза полезли из орбит, а лицо покраснело, когда ему показали карточку «А100», которая вернула его к худшему эмоциональному переживанию в жизни». Однажды, незадолго до того, как Дэнни окончательно усомнился в адекватности всего предприятия, он задумался: а что выберут люди, если предложить им выбор между этим испытанием и несильным электрическим шоком?

Он полагал, что, выбирая между переживанием худшего опыта в своей жизни и электрическим током, все выбрали бы ток. Однако никто из пациентов не хотел получить электрический удар, все предпочли еще раз вернуться к ужасным воспоминаниям. «И тогда я понял, что это глупая игра, – сказал Денни. – Что это не может быть худшим опытом в жизни. Они притворяются. С меня было довольно».

В том же году Дэнни попалась на глаза статья психолога Экхарда Гесса в Scientific American. Гесс описал результаты проведенных опытов по измерению расширения и сужения зрачка в ответ на различные раздражители. Показываете мужчине картинку с едва одетой женщиной, и его зрачки расширяются. То же самое происходит, стоит показать женщине фотографию симпатичного мужчины. С другой стороны, если вы покажете испытуемым фото акулы, их зрачки сузятся. (Абстрактное искусство имеет тот же эффект, что любопытно.)

Если вы даете людям вкусный напиток, их зрачки расширяются, если неприятный (лимонный сок или хинин) – сужаются. Если испытуемые пробовали пять слегка отличающихся вкусов газированного напитка, их зрачки показывали, какую степень удовольствия они получили от каждого из них. Люди реагировали очень быстро, даже прежде чем полностью осознавали, что им понравилось больше всего. «Существенная чувствительность отклика зрачка – писал Гесс, – предполагает, что можно выявить предпочтения даже в тех случаях, когда вкусовые различия настолько невелики, что субъект не в состоянии их сформулировать».

Глаз может предложить окно в разум. В лаборатории гипноза вместе с психологом Джексоном Битти, которого он переманил у Блюма, Дэнни решил выяснить, как зрачок отреагирует на предложение выполнить различные задания, требующие умственных усилий: запомнить ряды цифр или отличить звуки различных тонов. Исследователи стремились понять, не обманывает ли глаза сознание и наоборот. Или, по их выражению, как «интенсивная умственная активность затрудняет восприятие». Они обнаружили, что не только эмоциональное возбуждение меняет размер зрачка; умственные усилия давали тот же эффект.

Из Мичигана Дэнни планировал вернуться на штатную работу в Еврейский университет. Когда университет отложил свое решение о предоставлении ему должности, он отказался возвращаться. «Я был очень зол. Я позвонил им и сказал – я не вернусь». Осенью 1966 года Дэнни уже учился в Гарварде. (Три года в Беркли убедили его, что он достаточно умен, чтобы играть в большой лиге.) Там он услышал выступление молодого британского психолога Энн Трисман, которое открыло ему еще одно направление для работы.

В начале 1960-х годов Трисман подхватила работу коллег-британцев Колина Черри и Доналда Бродбента в том месте, где они остановились. Черри, ученый-когнитивист, определил то, что стало известно как «эффект коктейльной вечеринки». Он заключался в способности людей фильтровать шум ради звуков, которые они хотели услышать, – так они поступали, когда прислушивались к кому-нибудь на коктейльной вечеринке.

Подобная проблема существовала у авиационных диспетчерских служб. Тогда в башнях управления полетами голоса всех пилотов, которые нуждались в указаниях, транслировались через громкоговорители. Авиадиспетчерам приходилось фильтровать голоса для идентификации наиболее важных самолетов. Предполагалось, что им следует игнорировать голоса, которые не играли большой роли, чтобы сосредоточиться на тех, которым требовалось их внимание.

Вместе с другим британским коллегой, Невиллом Мореем, Трисман решила изучить, как люди слушали, когда они слушали выборочно. «Никто до нас не проводил и сейчас не проводит каких-либо исследований в области избирательного прослушивания, – писала она в своих мемуарах, – так что мы могли полагаться только на себя».

Они с Мореем одевали людям наушники, прикрепленные к двухканальному магнитофону, и транслировали два разных отрывка прозы одновременно в разные уши. Трисман просила испытуемых запомнить и повторить ей только один из отрывков. Затем она спрашивала, что они запомнили из отрывка, который должны были игнорировать. Оказалось, что они не полностью пропустили его мимо ушей. Некоторые слова и фразы проникали