Выслушав пояснения Маштакова, водитель понимающе кивнул и врубил сирену. Воспитывать его было бесполезно, на каждый выезд он мчался, будто на пожар, которому присвоен высший ранг сложности. К слову, несколько лет назад Юра поработал водителем в пожарке, но разочаровавшись в огнеборцах, половину своих дежурств мирно спавших в караулке, перевелся в милицию. Светофор у кинотеатра они проскочили на красный. Пересекавшая перекресток по улице Карла Маркса зелёная «Нива» едва успела затормозить, пропуская летящий «УАЗик» с включенным проблесковым маяком.

Когда вывернули на Сосновую, Миха подумал, что всего в двух остановках отсюда — Иркина панельная пятиэтажка. Накатили воспоминания, как в октябре он припёрся к ней среди ночи пьянющий, как ломился в дверь, хотя Ира еще по телефону, когда он от Саньки Веткина трезвонил, категорически заявила, что не пустит. В итоге из квартиры, как поет набирающий популярность автор-исполнитель Трофим, «вышел хмурый дядя, заслонив плечами белый свет».

Маштакова передернуло, стыдобища какая. С тех самых пор от Ирки ни слуха, ни духа. Как циркулярной пилой отрезало. И он не сделал ни единой попытки поговорить с подругой, с которой поддерживал отношения, страшно подумать, больше семи лет. Правда, с перерывами разной длины.

По месту жительства Рубайло он раньше не бывал, да и его самого живьём видел только раз. Рубайло явился после освобождения на отметку в РУБОП, а Миха как раз находился в их кабинете, обсуждали общие рабочие проблемы по квартирному разбою на Станко. Маштаков тогда подметил, какая боевая фамилия у этого рослого бандита с набриолиненной фасонистой прической. Не иначе, предок его происходил из запорожских казаков.

Давыдов, обладатель, кстати, также не последней фамилии, когда за Рубайло, не выдавившим из себя за полчаса и десятка слов, закрылась дверь, констатировал:

— Проблемы в город вернулись. Этот безбашенный наглухо.

Когда Юра затормозил у крайнего подъезда, Миха достал из скрытой плечевой кобуры ПМ и положил его в правый боковой карман бушлата. Прикинул, может, патрон в патронник дослать, но не стал. Он смутно представлял, как сможет стрелять в человека, зато досконально знал, какие выматывающие душу разбирательства это повлечет.

Позвал водителя:

— Юрец, идем, подстрахуешь меня.

Водитель молча вытащил из-под сиденья монтировку и заправил её в рукав засаленной куртки.

Вооружались напрасно. За обитой деревянной рейкой дверью под номером «71», сколько они ни барабанили, не раздалось ни единого шороха. Звонок не работал. Наполовину глухая бабушка из квартиры напротив в приотворенную щель проскрипела, что соседка уехала на зиму к сестре в Вологду, а Сережку ейного она не видела с тех пор, как его в тюрьму посадили. Фамилии у старушки Маштаков спрашивать не стал, не захотел волновать старого человека. Сверившись со списком жильцов, висевшим на площадке первого этажа, пометил в записной книжке: «кв. 73, Ковригина А. С.» Конечно, ответственным квартиросъёмщиком могла быть и дочь открывшей дверь пенсионерки.

«Ничего, уточним по адресному. Или не уточним».

Почтовый ящик семьдесят первой квартиры пустовал. Это в принципе не опровергало полученных сведений о том, что в жилье длительное время никто не обитает. Приходящие платежки за коммуналку могла по договоренности с уехавшей матерью Рубайло забирать та же соседка из семьдесят третьей.

В двухэтажке на улице Кирова им повезло больше. Металлическая дверь квартиры, в которой обитал Гера Митрохин по кличке Зингер, отворилась после первого прикосновения к кнопке электрического звонка, выдавшего мелодичную руладу.

— Ой, — ойкнула празднично наряженная блондинка, настежь распахнувшая дверь, оборудованную сейфовым замком.

В квартире вовсю играла музыка. Слышались веселые голоса, смех. Здесь ждали званых гостей, а явились те, которые хуже татарина.

— Вам кого? — У блондинки были огромные голубые глазищи и ротик перламутровым сердечком.

— Хозяин дома? — Миха не удержался от того, чтобы не подмигнуть стройняшке.

— Гера! Гера! — закричала девушка. — К тебе пришли!

Явившийся на зов Митрохин, правая рука Клыча, завидев сотрудников, мгновенно стер рандолевую улыбку. Отправив подружку в комнату, занял ее место в проеме.

— Празднуете? — осведомился Маштаков.

— А чё, нельзя что ли? — Митрохин сроду не хороводился с ментами.

Миха понимал абсолютную формальность и бесперспективность разговора. Зингер находился на своей территории, рядом были верные дружки, принятое на грудь горячительное умножало его природную наглость. Маштакова он, безусловно, помнил еще по прокуратуре, в связи с чем оснований для симпатий к нему не имел. Когда в девяносто третьем году Клыча приземляли за вымогательство, Зингер тоже был при делах, но на него не хватило доказательств, посему он отошёл свидетелем. Вообще, Митрохин садился только раз, по молодости, зато крепко, сразу на восемь лет за вооруженный разбой.

— К столу не пригласишь? — оперативник продолжал дразнить Зингера, разглядывая в распахнутом вороте его дорогой тёмно-шоколадной рубашки толстую цепуру. — Настоящее золото или тоже цыганское, как фиксы?

Правую руку Миха держал в боковом кармане бушлата. Ладонь вспотела на ребристой рукоятке «пээма».

— А вам какое дело? Чё вам надо? Говорите или валите отсюда, — Митрохин с трудом сдерживался от того, чтобы не выругаться.

«Боится, что за язык схвачу и материал по “мелкому”[50] состряпаю, — понял Маштаков. — Пусть боится. Пусть себя в тонусе держит».

— Слышал про то, что Калинина с Зябликовым вчера грохнули?

— Откуда? — Слова оперативника не вызвали у Зингера ни грамма удивления, хотя на подобную сенсацию, будь она для него новостью, он был просто обязан отреагировать иначе.

— Хорошо хоть, не спрашиваешь кто это такие, — Миха с вызовом смотрел в глаза Митрохина.

Тот сморгнул, опустил голову, начал теребить пущенный по притолоке телевизионный кабель, засопел.

— Когда последний раз их видел?

— Кого?

— Зингер, ты зацени, что я сам приехал. А могу ведь тебя на Ворошилова дёрнуть сейчас, у меня поручение от следователя на кармане. Обломаю всю новогоднюю малину с девочками. Не строй из себя умственно отсталого, Гера.

— После того как они откинулись, Зябликова раз только видел. В «Випе» пересеклись. Разговор ни о чём был, да и бухие были оба. Петруху не видел, без балды. Делов их не знаю вааще.

— У Клыча какие с ними были отношения?

Митрохин радостно ощерился, показав зубы из бериллиевой бронзы, настолько наивным ему показался вопрос. По сути, он таковым и был.

— У Вовы спрашивайте. Чё у меня-то? Отноше-ения…

— Ты сам где вчера был? Днем? Вечером до отбоя? — Маштаков заехал с другого бока.

— В гостях.

— У кого, если не секрет?

— А вон у Янки, — Зингер кивком головы указал в сторону прихожей.

— Это которая дверь мне открыла?

— Ага.

— Подруга твоя?

— Невеста.

— Я так понимаю, она подтвердит твои слова?

— Так вы спросите. Она не одна подтвердит. Родители её и ещё гостей человек