Пока я рассказывала, мы, Бейтел и я, строили как одержимые. Прилив подбирался все ближе, и мы хотели, чтобы наш замок получился идеальным, прежде чем волны обрушатся на него и сровняют с землей. Бред, конечно. Ну разве не странно? Я хочу сказать: какой смысл трястись над замком, когда знаешь, что через час от него останется лишь жалкая горстка песка? Ну или через три четверти часа. Так же и с жизнью. Хочется, чтобы, пока не наступит смерть, жизнь была красивой, идеальной. По крайней мере, мне этого хочется. Странно, что все строят песочные замки у самой воды. Отойди метров на тридцать – и твой замок простоит все каникулы. Странно жить на линии прилива. Живи метров за тридцать, и протянешь две тыщи лет, а то и дольше. Будешь современником Иисуса.

Может, беженцам, которые приезжают сюда, лучше не интегрироваться в общество, думала я. Принудить людей интегрироваться – значит заставить их избавиться от стольких прекрасных вещей! Уж я-то знаю. Ведь если меня вынудят интегрироваться, я избавлюсь от всего прекрасного, что во мне есть. Кроме шуток! Мне придется выбросить все, что я прочитала, – только так я смогу общаться на равных с теми, кто ничего не читал. А сколько всего людям другой культуры приходится выбросить и забыть, прежде чем им разрешают присоединиться к остальным! И все это не вернешь. Оно исчезнет навеки. Но эту тему я еще разовью попозже.

Так вот, мы строили и строили, как одержимые, Бейтел и я. И замок получался отличный: квадратный, со рвом вокруг, с окнами, зубчатыми стенами, воротами, мостом, флагштоками из длинных ракушек, с желтыми знаменами из обрывков банановой кожуры. Все как положено. Даже мамы не поленились подойти и наклонились, чтобы рассмотреть замок. Их сиськи свисали рядом с нашими головами. В наше время только старухи загорают топлесс. Это они специально, чтобы подразнить молодых: мол, ваши тоже когда-нибудь станут такими.

– Ну, теперь рассказывай дальше! – потребовал Бейтел.

– Хорошо, – согласилась я. – Бой начинается, и Гамлет тут же наносит Лаэрту первый удар. «Браво!» – кричит Клавдий, бросает в кубок вина жемчужину и подает Гамлету. Но тот отказывается: «Нет, спасибо, потом». Они возобновляют бой, но тут кубок берет королева Гертруда. «За успех Гамлета! Мой сын, я горжусь тобой!» – восклицает она и делает глоток. Клавдий не успевает ее остановить. Отрава действует мгновенно, потому что мерзавец Клавдий знает толк в ядах, белене и всяком таком. Королева теряет сознание и роняет голову на стол. Гамлет оборачивается, чтобы посмотреть на мать, и Лаэрт задевает его рапирой. Боль заставляет Гамлета вернуться к бою, он выбивает рапиру из рук Лаэрта и роняет свою. Они подбирают оружие, и теперь у Лаэрта в руках рапира Гамлета, а у Гамлета – клинок Лаэрта. Гамлет ранит Лаэрта, но тут королева кричит, что вино отравлено, и умирает.

– Четверо, – сказал Бейтел.

– Кого четверо?

– Старый король Гамлет, Полоний, Офелия и вот теперь королева.

– Я тебе не все рассказала. Есть еще двое – их казнили в Англии. И вообще, Бейтел, не перебивай. Лаэрт указывает на короля и говорит: «Во всем виноват Клавдий, это он отравил вино. Кубок был предназначен тебе, Гамлет. И еще он намазал острие моей рапиры ядом, а я тебя оцарапал. Ты умираешь, Гамлет! Яд у тебя в крови, и у меня тоже, ведь ты ранил меня моим оружием». «О нет!» – вскрикивает Гамлет. Собрав последние силы, он подбегает к Клавдию, втыкает отравленный клинок в его жирное брюхо, хватает кубок и выливает остатки вина в рот коварному королю, убийце своего отца. И Клавдий тоже падает замертво.

– Пятеро, – сказал Бейтел.

– Да, пятеро, – кивнула я. – Хорошо, что ты ведешь счет. Кто-то же должен. Гамлет и Лаэрт клянутся друг другу в вечной дружбе. Это нетрудно, ведь жить им осталось полминуты, но когда-то они были друзьями и вот теперь помирились. Как раз вовремя. Лаэрт умирает первым, но это, конечно…

– Шестеро, – перебил Бейтел.

– Но это потому, – продолжила я, – что последнее слово должно остаться за главным героем. Гамлет подзывает своего друга Горацио и просит его поведать о случившемся людям, всему миру, вечности! Рассказать все до конца. И Богу тоже, Бейтел. Поначалу Горацио отказывается, потому что не желает жить без Гамлета. Но Гамлет хочет, чтобы о нем знали правду. Поэтому Горацио должен жить дальше: «Дыши в суровом мире, чтоб мою поведать повесть», – просит он друга. А потом произносит: «Дальше – тишина» – и умирает.

Большая волна разрушила наш замок до основания. Выдумка! Это случилось через четверть часа. Но выйдет эффектней, если это произойдет, как раз когда я произношу последние слова Гамлета. Я смотрела на море и думала: человек как волна. Мы рождаемся из моря и всю жизнь скитаемся в поисках земли обетованной. Там разбиваемся о берег, пенимся немного, и все – конец пути, конец приключениям. Это на первый взгляд. Но вода, из которой ты состоял, утекает обратно в море. А в море рождаются новые волны. Это уже не ты – ни одна волна не возвращается из небытия, – но ты в них. В каждой из них капелька тебя. Никто тебя больше не увидит, но ты будешь всегда. Во веки веков.

– А как выглядит Горацио, Салли Мо? – спросил Бейтел.

– У него карие глаза, а волосы, когда дует ветер, стоят дыбом. И он умеет разговаривать с животными.