Шрифт:
Закладка:
Материнство преобразило ее. Узнав, что беременна, она сразу поняла, что оставит ребенка. Это стало определенным облегчением — в кои-то веки она в чем-то была твердо уверена, притом что родные и знакомые только заламывали руки. Рождение Оскара стало и ее вторым рождением. А теперь Оскар ее ненавидит.
Звонит телефон, она снимает трубку — хоть какое-то отвлечение.
— Беата? Это Уилл Шэннон.
— Оскар с тобой?
— Да.
— Вот и хорошо, — говорит она. — Он от меня сбежал.
— Знаю. И очень сожалею. Понимаю, как тебя расстраивает его поведение.
— Очень, — соглашается она.
— Боюсь, этот мой звонок тебя не утешит.
Беата садится.
— Я тебя слушаю.
— Оскар спросил, нельзя ли ему немного пожить у меня.
— Немного — это сколько?
— Он просится до конца учебного года. Но для начала, как мне кажется, нужно определить срок покороче, например до конца следующей недели.
— Понятно.
Беате действительно все понятно. Ей понятно, что все пошло не так с первого же мига существования Оскара, а по сути, даже и раньше. Она вспоминает, как пришла тогда к Зое. Как заговорила с Уиллом, как ей понравились его раскованность, симпатичное лицо, обаяние. Она вспоминает, как пошла к нему домой, совершенно не смущаясь. Как сделала тест на беременность в туалете на ферме.
Вспоминает, как выглядел этот тест — приглашение от мироздания пойти в неожиданный рост.
— Беата? Ты меня слышишь?
— Да. — Голос звучит хрипло.
— Мне кажется, нам нужно обсудить это втроем. Можно я привезу Оскара и мы все решим?
— Нет. Сегодня — нет. Может быть, завтра.
Она плачет.
— Я понимаю, как ты расстроена, и очень сочувствую. Ты как, в порядке? Я могу чем-то помочь?
— Нет, — отвечает Беата и отсоединяется. Ложится на пол, чувствуя, какой он под ней твердый. Окидывает мысленным взглядом свое тело, обнаруживает зажим в кишечнике и усиленное сердцебиение. Вдыхает, чтобы напомнить себе, что жива, пусть даже сейчас — худший миг ее жизни. Вытаскивает из кармана телефон, набирает номер.
— Элоиза, — говорит она, — случилась страшная вещь.
Она не столько слышит, сколько ощущает Эло-изин вздох.
— Что там еще Оскар натворил?
— Хочет переехать к Уиллу.
— Беата, отнесись к этому как к подростковой прихоти. Он придуривается. От злости.
— Не надо было тебе в тот день сюда приходить!
— Ты просто расстроена. И тем не менее сюсюкать над тобой я не собираюсь. Оскар злится, потому что он только что выяснил, что у него есть отличный отец, о существовании которого он раньше не подозревал, а человек, которому он доверял безоговорочно, всю жизнь скрывал от него эту важную подробность.
— Ради его же блага!
— На деле, ради твоего блага, и когда ты наконец признаешься себе в этом, тебе проще будет понять, почему Оскар так злится.
— И что мне теперь делать?
— Любить его, как раньше, и дать ему возможность во всем разобраться. Ты же сама говоришь, что именно такова твоя материнская позиция.
— Да. — Беата сморкается.
— Ну вот, появилась возможность проявить ее на деле.
Беата рыдает.
I — Почему ты так холодно со мной говоришь?
— Беата, знаешь, чем я занимаюсь с утра до ночи? Разрываю несложившиеся отношения. А в твоем случае я вижу потенциал для отличных отношений. Мы с тобой любим друг друга. Нам хорошо вместе. У нас одинаковые жизненные планы. Такое редко встречается, и это нужно беречь. А ты хочешь одного: зациклиться на своем сыне. Мне в этой картинке вообще нет места. Приходится мне поразмыслить, правильно ли я поступаю. Если тебе это не нужно, стоит ли мне прилагать столько усилий?
— Мне это нужно!
Голос Элоизы делается мягче.
— Тогда скажи, чем я могу тебе помочь.
— Уилл собирается завтра прийти сюда с Оскаром и составить план действий.
— По-моему, в высшей степени разумно.
— Можешь прийти тоже?
— Да, — говорит Элоиза, — если тебе этого хочется, я приду.
МАЙ
ГЛАВА 15
Марианна
—Где папа? — ноет Иона. — Блинчиков хочу.
— Блинчиков! — верещит Шивана. — Блинчиков-блинчиков-блинчиков-блинчиков!
Она молотит кулачком по столу, молоко и хлопья летят из миски во все стороны.
— Прекратили! — рявкает Марианна и волочет двух ревущих голодных девчонок в их комнату, захлопывает дверь. Ей и самой хочется зареветь. За два месяца раздельной жизни она поняла, что, хотя на нее обаяние Девлина больше не действует, про девочек этого не скажешь. В его отсутствие они стали требовательными, назойливыми и в высшей степени неприятными, а она не умеет их приободрить и развеселить.
А еще ее бесит, что Девлин выбился в любимые родители. После недели проживания у него они возвращаются со сладкой ватой в волосах, ждут, что им разрешат до полуночи смотреть мультики в постели, на ужин требуют завтрак, а на завтрак конфет. Она за свою неделю возвращает их к нормальному распорядку, устанавливает время для мультиков и время отхода ко сну, запихивает им в рот овощи и пищевые волокна, словом, исправляет все ошибки Девлина. Они отвечают неприкрытой ненавистью.
Да и можно ли их в этом винить? С ней действительно совсем невесело. Даже если бы она была брызжущей весельем оптимисткой по природе, выступать при них в такой роли ей не позволяет родительский долг. Не так ли звучит жалоба всех матерей на свете? Они, мол, делают всю тяжкую незримую работу по сохранению семьи, а их за это обзывают занудами, мужчины же дважды в год являются на школьные утренники и получают титулы образцовых отцов. Она много лет писала про эти проблемы, предупрежден — значит, вооружен, но это не спасает от поражения.
Самооценка у нее упала ниже плинтуса. Развод в ее возрасте — это череда унижений и отнимающих сон и силы тревог: изменения в теле, финансовые страхи, сексуальные тревоги, подозрительность, беспокойство за будущее детей — в особенности за то, что они потом скажут про нее своему психотерапевту (это, по ее мнению, следует официально признать фобией). Да, надо признать, случаются и неожиданные просветы. Зоя, которая в цикле выздоровления опережает Марианну на несколько месяцев, неустанно ее подбадривает, всегда готова провести воодушевляющую беседу, когда Марианне начинает казаться, что она скоро очутится на улице. Как вот ей кажется сейчас.
Она набирает номер. Трубку
