Впечатлившись тем, что мне еще, оказывается, повезло – хотя бы не изображаю лошадь, – я пропустила мимо ушей дальнейшие рассказы Томаса, а зря. Потому что с каждым днем профессор Ферро все свирепел и действительно выжимал из нас все соки, и я оказалась к этому морально не готова. Хотя разве можно подготовиться к тому, что перед особо душещипательной сценой тебе внезапно брызжут в глаза луковым соком из резиновой груши, чтобы страдания героини стали «достовернее»? Пока что достовернее стали лишь мои страдания, поэтому я молча скрипела зубами и мечтала, чтобы день выступления настал поскорее и мучения наконец закончились.

Хэйвуд, которому профессор уделял не меньше внимания, с каждым днем все больше раздражался. Это сильно отражалось на его манере игры, но наш театральный руководитель только радовался. Преподаватель повторял, что «такого накала страстей он еще не видел» и что «химия просто зашкаливает». После его слов Хэйвуд смотрел на меня таким убийственным взглядом, что мне хотелось спрятаться куда подальше.

– Прости, моя любовь, – насмешливо проговорил Хэйвуд, глядя на меня, когда мы репетировали сцену прощания Ромео и Джульетты. Дескать, какая тут нашлась любовь. Мы как раз прогоняли сцену прощания Ромео и Джульетты.

Однако через несколько дней репетиций с постоянными иллюзиями в его голосе уже слышалось и неподдельно отчаяние, и ожесточение против всего мира, и сожаление. Актерский талант моего соседа рос не по дням, а по часам. Или, может, это безжалостная прессовка профессора Ферро возымела действие?

Мне даже становилось неловко, когда Хэйвуд, играя свою роль, подходил ко мне слишком близко или смотрел чересчур долгим взглядом. Как-то у него это выходило очень… правдоподобно. Словно мы действительно были влюбленными из враждующих семейств, которым не суждено быть вместе, сколько бы они ни боролись с судьбой. Наверное, у Хэйвуда имелись задатки талантливого актера, только вот раньше он никогда не тренировался.

В общем, к тому моменту, когда нужно было выезжать для выступления в Королевский театр, мы уже совершенно не волновались. Во-первых, были слишком измотаны для этого. Во-вторых, мне казалось, у нас действительно неплохо получается, и по крайней мере мы не опозоримся и нас не освистают. Может, даже будут хлопать.

– А как я покину академию? – заволновалась я за несколько дней до выступления. От усталости и постоянных репетиций я совсем упустила тот факт, что фестиваль будут проводить в другом месте, где меня может обнаружить магический поиск.

– Ничего, – утешил меня Генри. Мы, совершенно выдохшиеся, сидели в библиотеке и даже не занимались, а просто тупо смотрели в одну точку. – У меня есть пара артефактов, прикупил на всякий случай. На несколько часов они тебя закроют.

– Хорошо, – я слегка успокоилась.

До совершеннолетия мне оставалось каких-то пару недель. Было бы обидно попасться перед самым днем рождения, после того как я уже провела полтора месяца в мужской академии… Ничего, если вдруг прямо посреди спектакля появится мистер Фиггинс с магом-поисковиком под ручку, то я просто сбегу, а Генри меня прикроет. Среди нескольких сотен зрителей они меня так просто не отыщут.

В итоге, спустя несколько дней после этого разговора мы стояли у дверей театра и ждали задержавшегося профессора Ферро, который распоряжался насчет декораций. Из академии мы прибыли на четырех каретах, а в конце процессии тащилась телега, доверху груженная аккуратно сложенным реквизитом. Телегу сопровождали старшекурсники-воздушники, которые должны будут перенести декорации в зал.

Тут профессор Ферро наконец отдал последние распоряжения и поразительно быстро для его комплекции взбежал по ступенькам.

– Чего ждем? – нервно осведомился он и первым толкнул тяжелые створки. – За мной!

Глава 17

Говорят, когда человек входит в храм или соприкасается с настоящим искусством, его охватывает трепет. Но, когда я ступила в храм искусств, коим был королевский театр, то испытала не трепет, а некую минутную растерянность и дезориентацию, потому что все вокруг было несколько… сюрреалистичным.

Вот по коридорам, петляя среди довольно-таки плотной толпы, деловито бежит палач в красном колпаке, держа под мышкой чей-то труп. Труп волочится тряпичными ногами по полу, и его набитая ватой голова с жутким оскалом смешно болтается при каждом шаге. Вот мимо медленно и грузно топает карета на четырех ногах. Ноги, спрятанные за намалеванными колесами, то и дело натыкаются друг на друга, отчего внутри кареты раздается злобное пыхтение и ругань их хозяев. Однако, не успели вы оторвать изумленного взгляда от этого зрелища, как вас отвлекают дикие вопли: «Они украли нашу курицу!» А после мимо пробегает толпа людей в черном, несущаяся за улепетывающим парнем с огромной куриной головой из папье-маше в руках.

– Конкуренты, – со знанием дела пояснил профессор Ферро, ловко отступив вбок, чтобы его не снесла толпа преследователей курицы. – В театре, мои друзья, нужно держать ухо востро. Самые душераздирающие трагедии в театре происходят не на сцене, а за кулисами, в безжалостных театральных интригах. Ах, какая тут иногда творится драма… – Может, профессор и хотел произнести это осуждающе, но его голос прозвучал скорее мечтательно. Мне вдруг подумалось, что раньше он, наверное, работал в каком-то театре – и теперь очень скучал по тем временам.

Сейчас едва минул полдень, а наше выступление было назначено на вечер, но мы тем не менее приехали заранее. Во-первых, нужно было посмотреть спектакль труппы, которая будет выступать до нас. А во‐вторых, как объяснил куратор, так принято. Необходимо расставить декорации, проследить, чтобы коварные конкуренты ничего не испортили и не украли, переодеться и повторить роль. Затем заменить то, что все-таки успели испортить и украсть коварные конкуренты, а потом уже, собственно, можно и выступать.

Обстановка вокруг царила самая творческая и непринужденная. Это был студенческий театральный фестиваль, и многие адепты с руководителями знали друг друга уже несколько лет. Пока мы шли по коридору, до нас то и дело доносились приветствия, а профессор Ферро постоянно останавливался, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов.

Обычных зрителей на представление тоже пускали, но почти половину зала займут другие актеры-любители. Впереди же расставят кресла для неприступных судий, которым предстоит решить, кому достанется кубок фестиваля и первое место. Сегодня был последний день фестиваля, так что долго томиться в ожидании не придется. Решение вынесут уже вечером, после выступления.

– Председателем жюри будет сам Жюфо! – с придыханием объяснил нам профессор пару дней назад и закатил глаза в таком восторге, что мы сразу поняли: это очень важный человек. – Он ставил «Маргариту и придворного» в прошлом сезоне, и это был такой успех,