Ничто не бесило, не цепляло взгляд, успокаивало. Холодная вода, которую вдруг полюбил, казалась чем-то естественным, частью проекта.

На душем стояла такая же мерзлота, как и за стеклом моей душевой. И лишь с появлением Аглаи захотелось все поменять. Не для себя – для нас. Чтобы не заморозить ее здесь, не испугать этой скупой серостью.

Для нее я бы собственными руками разобрал все до последнего куска плитки. Вот только было ли ей это нужно? Вернул ли я свою мышку?

В наших с ней отношениях с первой встречи все шло через задницу. Вместо красивых жестов был быстрый секс в рабочем кабинете и грязные приставания в машине и в лифте. Вместо ресторанов и цветов – работа без выходных и презентации у сотен людей на виду.

Не смотрел я на нее никогда, как этот докторишка. Не дрался ни с кем, чтобы только увидеть. 

У меня было все наоборот. Сломал сопротивление. Сделал ручной, покорной. А потом спрятал от себя же самого.

Может, неправильно все это было? Изначально не так?..

Никогда раньше не задумывался. Ни в чем не сомневался. Чувствовал, что она моя, и пер напролом. А если сам придумал эту теорию и ослеп от нее?

Удобно, практично, ни одной впустую затраченной минуты. Но вдруг зря?

От вопросов голова взрывалась. Где-то за стеной на мою женщину, как на святую, сошедшую с иконы, смотрел другой мужчина. Уговаривал ее начать новую жизнь без геморроя в виде «бывшего». А меня, будто в наказание за прежнюю уверенность, без жалости и остановки мучили сомнения.

Словно буром сверлили виски.

Холодными иглами впивались в кожу.

Наслаивались. 

И жалили.

Ума не приложу, сколько бы я еще занимался этим мазохизмом... Не представляю, до чего довела бы ревность, но в какой-то момент дверь ванной комнаты неожиданно открылась и послышался знакомый уставший голос:

– Сделай, пожалуйста, воду теплее. Здесь воспаление легких подхватить можно!

Аглая зафыркала. Обхватив себя руками, запрыгала на носочках. Только когда добавил горячей, мельтешение за спиной прекратилось.

– Не уехала со своим рыцарем в сверкающих доспехах? – Я оперся двумя руками о кафель и уткнулся в него лбом. Хорошо хоть плитка сохранила холод. Какое-то облегчение.

– Считаешь, нужно было ехать?

– Ну, он же не я. Не бросал тебя. Плакать не заставлял. Настоящий святой. По ночам, наверное, и нимб над головой светится.

– Да, похоже, я поторопилась выставлять Илью за дверь. Ты так рекламируешь...

Я не видел, но почувствовал, как спины коснулась грудь. Ещё совсем недавно этого хватило бы, чтобы слететь с катушек, а сейчас стало просто прикосновением. Возбуждающим, но не больше.

– Могу попросить охрану, чтобы остановили.

– Отличный план! Чемоданы не забудь мне собрать. – Аглая прижалась ближе. Ладонью звонко хлопнула по плечу. Не больно. Будто звала.

– Ты запретила мне прикасаться к твоим чемоданам. Помнишь?

– Так я и к себе запретила прикасаться. Но что-то не сильно ты слушался этого приказа.

– Вот потому я тебе и говорю – догоняй своего героя. – Пальцы скользнули по плитке и сжались в кулаки. – Не упусти шанс. А то вечно придётся со мной маяться.

– То, что маяться, я уже поняла.

Она вдруг отшатнулась от меня. Потом потянула за руку, требуя, чтобы развернулся.

– Я не спрашиваю у тебя, откуда ты знаешь Илью. Не прошу извиниться перед ним. Но... зачем нужно было его ещё и обвинять? Неужели не заметил, что твоя охрана с ним сделала? – заговорила Аглая уже совсем другим тоном. Жестким. – Губу, скорее всего, зашивать придётся. Похода к зубному тоже не избежать.

– Его счастье, что я до него не добрался.

Вместо того чтобы обернуться, я только головой мотнул.

– Так переживаешь, что не смог избить невиновного человека?

– Переживаю, что ты время тратишь. Стоишь тут со мной ругаешься, а Пилюлькин улететь в Москву может. Один по трем билетам.

– Значит, ты все слышал...

– Прости, но глохнуть по щелчку пальцев не умею. Да и когда б ещё я услышал о таких подвигах. Он ради тебя рожи не пожалел. Через охрану полез, чтобы лично увидеть. Может, повод у него был... право так за тебя драться.

Под холодной водой все же мне было лучше. Ревность душила, но хотя бы зубы расцепить не мог. Только молчать и звереть. А в теплой... на кострище внутри будто бензин плеснули.

– Илья был рядом и помогал мне как мог, пока ты вёл свои войны, – прозвучало словно удар.

– Куда уж такому, как я, до него?.. – Каждая мышца и каждый нерв в теле напряглись. На мне, как на долбаной гитаре, играть можно было. Например, похоронный марш.

– Я тоже об этом думаю! Куда?

Она больше не била, не тянула за руку. Будто и правда собралась догонять своего доктора, шагнула к выходу. Только продержаться ещё секунду, дать ей уйти у меня не хватило сил.

Не было в душевой кнопки выключения света. Можно было выбить лампочку, но кое-что другое в этот момент оказалось важнее.

– Не отпущу! – Я все же развернулся. Не пряча больше шрамов, не надеясь на чудо, дернул Аглаю назад и потянул к себе.

Как игрушка на резинке, надёжно пришитая к моему телу, она напряглась, а потом сама впечаталась в грудь.

Мгновения не прошло, как руки жадно обхватили за шею, а горячие, дрожащие губы уткнулись в ключицу.

– Дурак. – Теперь она всхлипнула правильно. Как я люблю. Только для меня.

– Ревнивый дурак, – пришлось поправить. На дурака «обыкновенного» я сегодня уже насмотрелся. Становиться в один ряд не хотелось.

– Отелло питерский.

Аглая ладонью смахнула с ресниц воду и, на миг как-то странно задумавшись, опустила голову. В узкую полоску просвета, образовавшегося между нашими телами.

Дальше стало уже не до ревности и не до обид. Всего за пару секунд на ее красивом лице не осталось ни кровиночки. Губы сжались в нитку, и, цепляясь за мои руки, мышка опустилась на пол душевой кабины.

– Боже... – Пальцы невесомо коснулись исполосованного шрамами бедра и заскользили по кривым белесым полоскам выше. – Боже... – Глаза заблестели. – Что это?

– Не важно.

Я попытался поставить ее на ноги, но Аглая лишь отмахнулась.

– Они свежие. – Уставилась на меня снизу вверх. – Как это произошло?

– Ты же сама сказала. Пока твой доктор спасал нашу дочь, я вел свои войны. Развлекался как мог. Иногда неудачно.

Наверное, давно стоило прекратить играть в «красавицу и чудовище». Не прятаться, не уходить из кровати любимой женщины с рассветом, а быть честным до конца – рассказать Аглае о своей настоящей жизни ещё в загородном доме.