слишком хлипкие, ни на что не годные, но в тот день обнаружила Мэри, где у нее голова и как пользоваться ею без посторонней помощи. Имелась у нее и память, с какой работать, воспоминания отцовых прихватов, а память есть знание; хорошо оснащенная голова и напор — вот он, багаж для жизни, багаж на века.

Двинулась она к морде осла и потянула его за ухо, чтоб шагал вперед. Келтия и Финан ступали рядом. Позади шел Арт и в солнечном воздухе сопел сердитейшими ноздрями, ибо пять часов миновало с тех пор, как они поели, а больше трех часов воздержания были Арту мучительны.

Глава XXIX

Еду раздобывать ей удавалось. И кормила она троих своих чад обильно, однако задействовала их в добыче пищи.

Поглядев на высокую Финанову переносицу, на струящуюся бороду его, оценив весь этот облик милого ребенка, достигшего зрелости, она сообразила, как его к делу приставить.

— Надо ж питаться как-то, — постановила она.

Когда попался им по дороге дом, она отправила Финана к дверям просить хлеба; добыл его и слопал самую малость, а остальное Мэри успела выхватить и припрятать на общие нужды.

Келтии велела зайти в открытую дверь хижины, и его вылазка прославилась на последующие восемь часов.

Сама она тоже совершила подвиги в курятнике и в хлеву, а вот Арту никаких приказов не отдавала, кроме как «налетай!», и подчинялся он справно.

Перебрала в уме отцовы деянья в самых разных обстоятельствах и впервые по-настоящему постигла неутомимое мастерство его и усилия. А еще обнаружила, что способна вспомнить его прихваты, рядом с которыми ее уловки — детские забавы, и теми воспоминаниями укрепилась Мэри, а жизнь двинулась дальше мерным ходом, какого все и ждали.

В тот вечер в сиянье жаровни она дала покой уму, что прежде не утомлялся ни разу, и взалкала общества отца своего, чтоб получить от него похвалы, о заслуженности коих ее спутники не ведали.

* * *

«Еще два дня», — сказало сердце Мэри, горестно беседуя с нею, когда поутру отправились дальше, но гнала она даже мысль о том, что пора браться за уловки и проделки. Гнала ее Мэри, но та цеплялась, смутная и тяжкая, как дурной сон, а когда глянула девушка назад, глаза Арта вперились в нее с покоем, от чего она чуть не обезумела. Не разумела она его.

Друг с дружкой они не разговаривали вообще, он ни разу не обратился к ней напрямую с той самой ночи, когда ступил в сияние от жаровни. Поначалу она избегала его в страхе, что целиком был робостью дикарки, а потому сложился у них обычай не обращать друг на дружку внимания, и не стремились они его нарушать, и Мэри не знала, как положить этому конец.

«Два дня!» — повторило ее сердце, вопя это сквозь тенета ее, и вновь она изгнала сердце свое — и ощущала его стенанья, когда их не стало слышно.

* * *

Остановились ради полуденной трапезы: хлеб, картошка и чуточка сыра; доли всем достались обильные и запиты были доброй водой из ближнего ручья.

Поводья осла набросили на ветку дерева, предоставив ему свободу ходить кругами. Досталось ему и воды из ручья, и был осел доволен.

Пока сидели они, на дороге показались трое, — увидев их, все стали смотреть за приближением чужаков.

Болтлив да буен был их ход. Каждые несколько шагов движение их замирало в совещании, а затем возобновлялось, подобно битве.

Было в той компании двое мужчин и женщина — и они, казалось, и впрямь ссорятся весь свой путь, что ни дюйм его. Само собой, и смеялись они, ибо громыхал и громыхал над дорогой резкий хохот. Разок хохот резко оборвался на грубой ноте, словно посередке жахнула по нему чья-то рука. Затем компания взялась препираться, после чего двинулась дальше.

О чем они говорили, разобрать не удавалось, однако отзвуки того разговора разносились по всему белу свету. Орали они и вопили, и неумолчно в этом гаме слышался грубый рокот смеха.

Молвил Келтия:

— Ты знаешь этих людей?

— Женщина — Айлин Ни Кули, — отозвалась Мэри, — узнаю ее походку, но что там за мужчины — невдомек мне.

Келтия тихо сам себе рассмеялся.

— Тот, что повыше, — объяснил он, — серафим Кухулин, а второй — Бриан О Бриан, о каком мы тебе поведали.

Лицо у Мэри вспыхнуло, но она ничего не сказала.

Через несколько минут те трое оказались рядом.

Айлин Ни Кули шла вся расхристанная. Шаль свисала с одного плеча, дырявая, платье потрепанное, длинная рыжая прядь стелилась по воздуху следом за нею, словно пламя. Лицо раскраснелось, глаза беспокойно метались с одного на другое.

Подошла она прямиком к Мэри и села рядом с ней; юный Кухулин сел рядом с Артом, а Бриан О Бриан стоял в нескольких шагах, кулаки в карманах, и яростно жевал табак. Время от времени рыкал смехом, а затем подчеркнуто прикрывал рот рукою.

— Бог с тобой, Мэри Ни Кахан[28] — сказала Айлин Ни Кули, подобрала выбившуюся прядь и поправила шаль.

— Что с тобой такое? — спросила Мэри.

— Где твой отец? — спросила Айлин.

— Не знаю я, где он. Когда мы пробудились от сна прошлым утром, его на своем месте не оказалось, и с тех пор было его не видать.

— Как же мне быть-то вообще? — проговорила Айлин вполголоса. — Эти люди измываются надо мной так, что не мыслю я, как справиться.

— А отец при чем тут? — сурово спросила Мэри. — Да ты и сама водишь его за нос с того самого дня, как народилась.

— Это наше с ним дело, — отозвалась Айлин, — и не имеет значения. Хотела я, чтоб твой отец побил за меня О Бриана, бо не оставляет он меня в покое ни днем, ни ночью и никак мне от него не отделаться.

Мэри склонилась к ней и прошептала:

— Не под силу моему отцу побить этого человека, бо я видела, как они дрались на Доннибрукском тракте, и против этого человека отцу выставить нечего было.

— Еще как под силу отцу твоему! — возмущенно возразила Айлин. — Я б и сама ему помогла.

— Если отец должен тебе что-то, — сказала Мэри, — я сочтусь за него, а потому давай встанем против этого человека и, может, вдвоем обратим его в бегство.

Айлин вытаращилась.

— Я стукну его разок, — продолжила Мэри, — да рада буду стукнуть и второй, а мои люди подержат его друга, чтоб не полез в драку против нас.

Радостно засияли синие глаза Айлин