Офицерская столовая, источавшая аромат чего-то вкусно пожаренного, была размером с большую комнату в хрущёвке, естественно без окон, под землёй они не предусматривались. Помимо входа, через который мы вошли, была ещё одна дверь с окном раздачи. Синие больничные стены, как и везде, и столом по центру, за которым уже сидели Бульба с Молчуном.

– Я заказал всем по глазунье с салом и кофе, – сообщил командир.

Под весёлое бурчание в животе я уселся на свободное место. Тут же, словно по команде, открылась дверь и вышло нечто двухметровое в поварском халате с подносом. Рука сама потянулась к кобуре, но её сразу накрыла лапища здоровяка.

– Никогда не ссорься с поварами, – ухмыльнувшись, посоветовал он. – Это Эсмиральда – она кваз.

– Кваз, – тупо повторил я, наблюдая, как приближается чудовище.

«Квазо-баба…»

Серо-зелёная морда размером с самовар. Уши, как таковые, отсутствуют, две дырки заменяют нос, маленькие глазки, скрытые дугами костяных наростов, и огромная пасть с частоколом крокодильих зубов. Ничего женственного, кроме красных безразмерных сапог, больше похожих на крашеные валенки, я не заметил. Приблизившись, Эсмиральда склонила могучую тушу над столом и принялась расставлять тарелки со стаканами. Бугры мышц поигрывали, поварской колпак, натянутый на лысую башку, нелепо склонился набок, открывая мне вид на пещеру ушного отверстия.

– Закрой рот, Кнут! – посоветовал Клепан, который на фоне повара смотрелся, как прыщавый подросток рядом с тренером.

– Прости его, Эсмиральда, он впервые видит кваза, – проинформировал повара Бульба.

– Ничего, Тарас, я привыкла, – прогрохотала та в ответ и, виляя огромными бёдрами, удалилась.

Глазунья удалась на славу. Не знаю, с голода это или по другой причине, но завтрак я умял раньше всех несмотря на то, что моя порция была вдвое больше, чем у остальных.

– Про квазов не слышал даже, – сообщил я окружающим меня офицерам после глотка вкуснейшего кофе.

Народ молча поглощал пищу, а мне было любопытно.

– Эсмиральда что, частично заражённая? Или…

– Или, брат, или, – ответил мне здоровяк, утирая губы салфеткой. – Не ту жемчужину проглотила, такое бывает, знаешь ли. Сначала её нужно добыть или купить, первое сделать тяжело, а второе, соответственно, недёшево. Затем ты глотаешь жемчужину. Это всегда лотерея, но рискуют все. Потому что дать она может много больше, чем забрать, – посмотрев на Бульбу и немного помолчав, Клепан продолжил. – Мой дар – суперсила, ударом кулака, я могу пробить кирпичную стену толщиной в двадцать пять сантиметров, зашвырнуть двухпудовую гирю, на крышу пятиэтажного дома, но так было не всегда. За все годы, проведённые здесь, я проглотил десять жемчужин, семь красных и три чёрных, до сих пор мне везло.

– Ты хотел бы развить свой дар или получить новый? – переняв эстафету, задал вопрос Бульба и сам же ответил. – Захотел бы, все хотят.

– Он свежак, не забывай, – влез в разговор Молчун. – Много не знает.

– Ты прав, – не заставил ждать с ответом командир. – Но у него два редких дара, уже должен был прочувствовать.

– Знания, командир, – вторил Молчун. – И желание.

У них был незаконченный разговор и решали эти люди мою судьбу. А значит пора вмешаться.

– Хватит уже в тёмную играть. Говорите прямо.

– Ну, что ж, прямо так прямо, – выпалил Бульба, словно того и ждал. – Ты знаешь, какова основная задача для стронга?

– Вы внешников кошмарите, – выложил я, не задумываясь.

– Правильно, но есть ещё муры, абсолютно беспринципные, не озабоченные моралью люди.

Бульба говорил спокойно, но напряжённые желваки, вкупе с горящим взором, говорили о другом. Внешний вид – это напускное, чтоб других не напугать, внутри же буря. Жечь, крушить, рубить, вот что было в глазах. В памяти всплыла цитата из Гоголя «Бульба был упрям страшно, это был один из тех характеров, которые могли возникнуть, только в тяжёлый 15 век, на полукочующем углу Европы». Спасибо отцу, он привил мне любовь к чтению. Здесь не Европа и до Гоголя мне, как до Китая, но, судя по прозвищу командира, не у меня первого возникла такая ассоциация. Чем внешники с мурами, не ляхи с кочевниками?

– Никто не любит ни внешников, ни муров и стараются их уничтожать при удобном случае. Те и другие многочисленны, сильны, тем более, когда работают вместе.

Бульба допил свой кофе и громко поставил стакан.

– Мы не можем искоренить их, как вид. Первых поддерживают недосягаемые государства, а вторые – это человеческие отбросы, которые будут всегда.

Похоже, говорить он может долго, как никак профессия обязывает залезть в душу, заполнить её своими идеалами. Надо пресечь эту болтологию, я не новобранец.

– Я согласен помочь, но, при всём уважении, я простой работяга трёх дней отроду…

– Редкое сочетание, – прервал меня Бульба. – Два сильных дара в одном человеке, вот я про что! – по интонации было понятно, что они уже нашли им применение.

Его соратники помалкивали, но было видно, что готовы вмешаться в любой момент.

– Как я уже говорил, искоренить не можем, но пощипать, проредить их и даже отбросить назад вполне в наших силах. Лучшего диверсанта, чем ты, еще поискать надо, – заключил Бульба.

До меня стало доходить, ведь я, практически идеальный «почтальон». Могу прыгнуть на пару км, доставить письмо, посылку или большую посылку. К тому же чужак, а таких не особо жалко. Но мандражировать поздно, я уже согласился.

– Вижу, понял, что от тебя требуется, – утвердил командир, а Клепан почему-то ухмыльнулся.

– Да, вот только есть одно «но», я прыгал один раз и не знаю, как это получилось, – сказал, как есть.

– Это, как раз, не проблема, – подбодрил Молчун. – У нас хороший знахарь.

– Значит, так, – начал Бульба. – Определённую лояльность, ты уже показал, но для вступления в наши ряды этого маловато…

– Я не говорил, что стремлюсь к вам, – нужно было расставить точки над «ё», хотелось бы остальной мир посмотреть, а тут дисциплина, считай, что армия.

– Ну, нет, так нет, – неожиданно быстро согласился командир. – Сделаем проще, оказываешь услугу нам, а мы тебе. Как тебе такой расклад?

Я лишь кивнул, наблюдая за их реакцией. Бульба, как мне показалось, испытал облегчение, Молчун был невозмутим, а вот Клепан расстроился. Этот бесхитростный здоровяк вызывал у меня симпатию, чем-то напоминал лучшего друга и собутыльника Толяна.