дверь открылась достаточно, чтобы появилась возможность проникнуть внутрь. Передо мной открылся небольшой зал, весь уставленный стульями. На дальней стене был нарисован герб СССР, а под ним стоял широченный стол, покрытых тканью красного цвета.

Поначалу я было присел поближе к Василь Васильевичу, но меня заставили пересесть на самый правый, если смотреть от входа, стул. Пожав плечами, я выполнил указание и пересел. Пришедший с Василий Васильевичем народ немного потусил в разных направлениях, как-то разом расселся и я внезапно обнаружил, что суд уже тут. Во главе стола сидела спросившая меня женщина, а с боков ее подпирали два мужика. По углам комнаты обнаружилось еще два персоны, сидящими за повернутыми друг к другу столами. Более того, внезапно за моей спиной обнаружился милиционер. Если принять, что за столом судьи, то по бокам должен быть прокурор и адвокат. Где-то я такое видел… Точно, «кавказская пленница»! Хмм… выкрик «да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире» точно будет перебором.

Суд начался как-то буднично. Без всяких «встать, суд идет» или «ваша честь, прошу принять во внимание…». Просто тетка с места прокурора монотонным голосом начала читать текст из папочки перед собой. Я с удивлением узнал, что обвиняюсь в подготовке крушения поезда, около которого меня нашли. Следствие установило, что я еще с дореволюционных времен развлекаюсь подобным. Более того, я вообще злобный рецидивист и катастрофа самолета «Максим Горький» в 1935 году – тоже моих рук дело. Правда, ни слова не прозвучало о том, как мне удалось скрыться и продержаться до 1947 года, когда я испортил двигатель самолету Ил-12 в Красноярске.

Речь закончилась требованием прекратить процесс присвоения нового имени, вернуть старое и признать меня виновным по статье 58, части 8 и 9. Я полистал лежащий рядом специально для этой цели томик: если кратко, то терроризм. Наказание такое же, как для части 2: или расстрел или объявление врагом народа и высылка за пределы СССР. Нормально так я попал…

– Итак, Игнатюк Семен Борисович, 1895 года рождения, урожденный села Карамышевка… – начала было судья, но внезапно осеклась. Посмотрела на меня, потом в бумажки, еще раз. Потом что-то показала соседям. Те точно так же начали смотреть сначала на листочек, а затем на меня. Кажется, что-то пошло не так.

Прокурор вопросительно глядел на эту кутерьму. Наконец судья заметила это и постучав пальцем по папке, произнесла только одно слово: «шушкевич». Тут и прокурор начал попеременно смотреть в папку и на меня. Потом раздербанил папку и начал перебирать листики, что-то в них сравнивая. Наблюдая за этой суматохой, внезапно я понял, что не будет не расстрела, ни высылки из страны. Вообще ничего не будет.

– Товарищ судья. В связи с выявленными фактами государственное обвинение объявляет несогласие с выдвинутыми по уголовному делу обвинением. Даю отрицательную оценку результатов осуществлявшегося в отношении обвиняемого уголовного преследования. Прошу вернуть дело на дорасследование.

– Принимается – внезапно для меня она бахнула со всей силы молотком по столу. И откуда она его достала? – Постановляю: изменить меру пресечения на подписку о невыезде, подсудимого освободить в зале суда. Жалоба на решение суда может быть подана в течении месяца. Подсудимый, вам все понятно?

Находясь в недоумении от развернувшегося передо мной, я молча кивнул. Тетка еще раз бахнула молотком по столу и выбравшись из-за судейского стола, пошла к прокурорскому.

– Ндас, молодой человек, не могу не поздравить вас со столь успешным завершением дела – неслышно подошедший адвокат проговорил с характерным еврейским акцентом. – на моей памяти это мое первое дело, которое я выиграл, не произнеся ни слова.

– А может, поделитесь соображением, отчего так все получилось? – я по-прежнему ничего не понимал.

– Видите ли, не смотря на успехи советской медицины в лице многоуважаемого товарища Успенского – он немного поклонившись, пожал руку подошедшему Василь Васильевичу – еще никому не удалось выглядеть так молодо.

Я молча смотрел на еврея, продолжая не понимать причину.

– Ну же… Согласно делу, вы родились в 1895-м году. Сейчас 1951-й. Значит, вам сейчас 55 или 56 лет. Но я могу сказать абсолютно точно, что вы гораздо моложе. Но ладно я, кто поверит бедному еврею в наше время? В деле есть медицинское заключение нашего уважаемого доктора – он еще раз сделал кивок в сторону слушающего нас главврача – и там таки указан ваш вероятный возраст и он совершенно категорически отличается от названного.

– И более того, там есть и повторное мое заключение после нашей первой беседы и аналогичное заключение еще и от моего коллеги – подтвердил Успенский – так что с этой стороны все железно.

– Ну и потом, ваш следователь это Шушкевич – адвокат вздохнул – а это такой человек, что последнее время он ведет дела уж очень… неаккуратно. И все знают за его репутацию.

– Понятно – я кивнул. Мне и в самом деле было понятно. Этот Шушкевич или имеет волосатую лапу, раз прикрывают такое или наоборот, был шишкой, где-то очень крупно налажавшей и теперь катящейся вниз.

– Вячеслав, действительно, в деле множество нарушений – нас прервала подошедшая судья – поэтому я проконтролирую, чтобы дело вернулось к другому следователю. Я все понимаю, но чисто по-человечески… Можно вас попросить обойтись без жалоб? Хотя бы до окончания дела?

Я молча кивнул, соглашаясь. С одной стороны это не правильно, нельзя оставлять такое безнаказанным. А с другой стороны, у меня давно испарился юношеский максимализм и я прекрасно понимал, что от жалоб ничего мне не обломится.

– Спасибо – она мне скупо кивнула и развернувшись, тут же начала выгонять всех из зала.

* * *

– Вячеслав, вы как себя чувствуете? – обеспокоенно спросил меня Успенский, стоило нам выйти на улицу.

– Василий Васильевич, знаете, все-таки услышать «садись, пять» гораздо лучше от школьного учителя, чем от судьи – вздохнув, ответил я – ну и опять же, проживу меньше, но лучше.

– Это почему же?

– Ну вот представьте, прихожу я, больной такой, к вам на осмотр. Вы качаете головой и говорите «больной, я даю вам один год». Я прихожу в расстройство, потом в неадекватном состоянии убиваю вас и судья дает мне уже 15 лет. Вот и решение проблемы.

– Очень оригинальная трактовка сроков, очень – улыбнулся доктор – пойдемте к машине, я вас подвезу.

У Василь Васильевича оказалась «Волга», с ярко выделяющимся красным шильдиком, на котором большими цифрами было выведено 20. Внутри было два шикарных дивана, до комфорта которых «москвиченку» было расти и расти. Ирина Евгеньевна села спереди, а мы сзади.