Шрифт:
Закладка:
Повторю — для такой большой задачи у Вас, очевидно, не хватило материала. В языке — множество небрежностей, торопливости, неуверенности. Слово «существо» на первых страницах пестрит. Оно, кстати, совершенно излишнее.
Общий тон — педагогичен. Вы — учите читателя, а не рассказываете ему о том, что Вам известно, что мучает и радует Вас. Но все, чему Вы учите, читатель уже знает из статей по педагогике, он все знает! Человек — не логичен и не любит логики. Вы, художница, спокойно и просто поставьте его в круг, в центр наиболее типичных явлений жизни, нарисуйте ему их в образах и картинах — это он кое-как примет, может быть, немножко подумает над этим. Немножко, ибо он лентяй и фаталист, русский читатель, его любимый глагол «ждать». «Подождем», «погоди», «ожидаю» — это чаще всего встречается в разговорной речи. Глаголы выражают действия, как Вы знаете.
Итак, повесть не удалась; мне кажется, я не ошибаюсь.
Но, отнюдь не из любезности, не из желания добавить в бочку дегтя ложку меда, говорю Вам искренно — надо работать. Вы человек достаточно дерзкий, у Вас есть в сердце хороший, крепкий, злой кусочек, кристалл горечи, порою он превосходно сверкает, и Вы его цените. Это славный кусок души, и он, конечно, дорого Вам стоит.
Позвольте указать Вам на двух писательниц, которым я не вижу равных ни в прошлом, ни в современности: Сельма Лагерлеф и Грация Деледда. Смотрите, какие сильные перья, сильные голоса! У них можно кое-чему поучиться и нашему брату, мужику.
Если бы я считал Вас слабее — написал бы Вам все это в более прикрытой форме. За всем тем скажу, что некоторые журналы напечатали бы Вашу повесть, попросив Вас лишь сократить ее в начале.
Не огорчайтесь. Неудачи — это ангелы-хранители писателя, они поднимают его выше над мелочами, оберегая от пыли самомнения, грязи самообожания и от всякой скверны.
Всего доброго, всего хорошего!
Capri.
2/VI.910.
483
Д. И. СЕМЕНОВУ
28 мая [10 июня] 1910, Капри.
Дорогой Демьян Иванович!
В стихах Ваших самое ценное — их содержание, искренность, с которой Вы их пишете, но по форме они плохи.
Вам надо учиться, надо читать, необходимо иметь свободное время.
Я знаю, что говорить рабочему человеку — учись! — так же бесполезно и глупо, как умирающему с голода сказать — лечись!
А все-таки скажу — учитесь! Важно, бесконечно важно, чтобы люди слышали простой голос рабочего человека.
Мне очень хочется Вам помочь, но, к сожалению, это не так просто для меня. На первый раз сообщите мне, какие Вам нужны книги, и я вышлю их Вам, а впоследствии пришлю Вам немного деньжонок, если хотите. Список книг присылайте скорее.
Будьте здоровы, не падайте духом! Когда-то и я стоял в Вашем положении, но — выбрался же! Помогали мне мало, вернее, не помогали совсем.
Жму руку.
484
Л. А. СУЛЕРЖИЦКОМУ
Конец мая [середина июня] 1910, Капри.
Милый мой Сулер —
спасибо за хорошее письмо, за добрую память. Иногда приятно услышать, как живой человек ворчит или бормочет разные нелепости.
Читаю, как гремит ваш театр, как «пущает» философию Владимир] Иванович] и расточает эстетику К[о]н[с]т[а]н[тин] Сергеевич]. Очень интересно. Живет Русь!
Но — и скучно же вам должно быть! Чего только вы не делаете? О чем вы, милые соотечественники, не рассуждаете? И всё — серьезно. И всё — на все медные! Сколь приятное зрелище представляет собою эта куча ценнейших людей, ныне издыхающих в судорогах неизбывной, неразрушимой тоски.
А я — пишу фарсы. Написал один в четырех актах, а другой — кончаю — в двух будет. В одном — самоистребляются разные недобитые судьбою люди, в другом — купцы города Гнилищ хлопочут о желез[ной] дороге.
А третий — в одном акте: некто написал пьесу, она поставлена, ее играют, и — вдруг — актеры на сцене начинают говорить, — представь себе ужас автора и гнев его! — они говорят простым человеческим языком! Автор бросается на сцену, грозит актерам мировым судьей, обращается к публике с жалобами, но актеры, наконец, тоже вышли из терпения и — вышвырнули автора со сцены. Как видишь, это уж трагический фарс.
Мне живется недурно. Я все больше и горячей люблю Италию, особенно — Неаполь и — неаполитанский театр. Дружище, какой это великолепный театр! Здесь есть актер-комик Эдоардо Скарпетта, он же — директор театра «Меркаданте» и автор всех пьес, которые ставятся в этом театре. Он и его товарищ Делла-Росса изумительные артисты! Скарпетта идет от Полишинеля — от Петрушки нашего — но как!
Великолепен трагик Каравальо, особенно в ролях чисто неаполитанского репертуара, в мелодрамах из жизни порта. Когда он играет какого-нибудь хулигана — страшно смотреть. В классическом репертуаре им тоже восхищаются — но я, лично, несколько утратил вкус ко классикам на сцене, они дают мне больше наслаждения в чтении.
Хороши здесь театры, и театральная жизнь — изумительно бойка. Я имею в виду, главным образом, театры диалектов. Знаешь ли ты, что Италия впереди всех стран по количеству театров? В ней — 3557!
Недавно видел Режан — не в восторге. Видел Эрмете Новелли, его некоторые театралы — ив том числе Модест Ильич Чайковский — именуют «величайшим актером современности». Не понравился, хотя очень умен и ловок.
А смотрел я у Скарлетта, как голодные неаполитанцы мечтают — чего бы и как бы поесть? — смотрел и — плакал! И вся наша варварская, русская ложа — плакала. Это — в фарсе? В фарсе, милый, да!
Не от жалости ревели, — не думай! — а от наслаждения. От радости, что человек может и над горем своим, и над муками, над унижением своим — великолепно смеяться.
Летом поеду смотреть Грассо, — это чудесный парень, кроме того что артист хороший.
Страшно люблю неаполитанские песни. И в случае, если я приму католичество, а также подданство итальянское, — не удивляйся, не ругайся, не плачь!
От любви! От нее — на все пойдешь! Между прочим, — только ты не говори никому! — у меня превосходнейшие отношения со здешними попами. И даже — ох, не скажу что!
Но, в случае, ежели…
Приглашу тебя режиссером в театр Ватикана. Мы устроим его во храме Петра, который я очень не люблю
