решился съездить туда сам, но потом передумал и устало отправился на новую квартиру.

Рано утром в пятницу Кисляк опять не ответил. Тогда, незадолго перед обедом, Павел решил позвонить ему на работу. Набрал номер. Когда на другом конце провода ответил женский голос, попросил Вадима Петровича.

— Мария Ивановна, тут Кисляком интересуются, — услышал Павел. — Что ответить-то?

Через некоторое время в трубке прозвучал другой голос, видимо принадлежавший Марии Ивановне, которая спросила, кому требуется Вадим Петрович.

— Это племянник, — после некоторого колебания ответил Павел. — Вы же ему, я знаю, наряды выдаете. Он сам телефон давал.

— Вы что же, ничего не знаете?

— Нет. А что случилось? Я звонил ему домой вечером, он не отвечал. Вот позвонил вам.

— Не знаю, голубчик. Вчера сюда позвонил сосед Вадима Петровича и предупредил, что того забрала «скорая помощь» с острым приступом аппендицита. Мы еще не уточнили, в какую больницу. Поезжайте к соседу, голубчик, он, наверное, знает, куда положили дядю. И нам скажете, навестим его.

— Большое спасибо. — Павел повесил трубку.

Этот разговор посеял в его душе какое-то смутное беспокойство. Впервые, пожалуй, за все время он так остро почувствовал свое одиночество и беспомощность. С теплотой и радостью вспомнил Яценко и дни своего пребывания в Приднепровске. Там был истинный и верный друг. А здесь, в Москве…

По каким-то неведомым ему соображениям его шефы не дали прямого выхода на Антона Васильевича, который был единственным связующим звеном с его хозяевами. Без Кисляка он не получал доступа к тайнику. Ключ от чердака был у Вадима Петровича, массивный ключ от крепкого замка — взламывать опасно. И он не мог воспользоваться содержимым тайника. Идти в квартиру Кисляка в его отсутствие, да и вообще мозолить там глаза прилипчивому Титу Игнатьевичу он не хотел. Для него, как и для других соседей, кто так или иначе сталкивался с Павлом, он уехал. Уехал насовсем.

«Пожалуй, надо навестить старика. Завтра пошлю Клаву. Пусть она у Тита узнает, куда его положили».

В субботу Клава в точности выполнила его просьбу. Она поехала на квартиру, но вскоре вернулась в полной растерянности. И рассказала, что несколько раз позвонила в квартиру Кисляка. Ей никто не отпирал. Тогда она позвонила в дверь напротив, сосед, по словам Клавы, обычно такой любезный, на этот раз встретил ее довольно холодно. На объяснение Клавы, что Вадим Петрович на неделе был, мол, у нее и просил зайти убраться, этот сосед посоветовал ехать домой. Сказал, что убирать квартиру Вадиму Петровичу долго теперь не придется. Сосед, мол, уехал из города надолго.

Рассказ Клавы поверг Павла в полную растерянность. Первая мысль — Кисляка взяли! Это нужно было срочно проверить. Он вышел из дома, поймал такси, которое довезло его до Института Склифосовского. По подсказке служащего добрался до справочной. Там минут через двадцать ему ответили, что ни в среду, ни в четверг на центральную станцию «скорой помощи» вызова на перевозку больного Кисляка Вадима Петровича не поступало.

Итак, Павел утвердился в своем худшем предположении. Провал! Последствия предугадать невозможно. Первое, что надо сделать, — немедленно уйти от Дроновой. Только Кисляк знает его место пребывания. Нужно немедленно исчезнуть. Раствориться в большом городе, как дым.

5

— Садитесь, Кисляк. Мне доложили, что вы хотите сделать заявление.

— Точно, гражданин следователь. Подлец я. Прошлый раз не все я сказал вам. Ведь знаю, куда съехал Юрьев. Подумал и побоялся, что еще один грех на душу беру. Попросил бумагу — все для вас написал. А вот теперь попросился к вам.

— Слушаю вас.

— Павел Юрьевич переехал на жительство к моей знакомой Дроновой Клаве. Отчество ее не знаю. Клава, и все. Работает в театре уборщицей. Проживает на улице Герцена. Это я все в бумаге указал. И еще. На прошлом допросе вы спросили меня, беспокоил ли меня кто-либо до появления Антона Васильевича. Я умолчал тогда. А ведь была у меня довольно странная встреча с одной женщиной. Сама ко мне в дом пришла, назвалась подругой моей покойной жены. Сдается мне, что иностранка она. Это тоже, наверное, по вашей части.

— Что за иностранка?

— Втемяшилось мне в голову из ее разговора, что есть какая-то «Славянская миссия», церковная вроде бы организация. Но что это такое, убейте меня, не знаю. Пришла та на квартиру, назвалась Тамарой Павловной, сказала, что с моей женой якобы еще в Германии в плену вместе они вступили в евангелистскую общину, в эту самую «миссию». И вот тут еще какая связь. В тот вечер Дронова ко мне заходила. Они познакомились. Вместе ушли. А потом по разговору с Клавой догадался, что та с ней виделась.

— А вы эту Тамару Павловну больше никогда не видели?

— Никогда. Правда, следы свои она оставила. Три или четыре раза находил я у себя в почтовом ящике конверты. В них книги по богословию, журнал «Свет на Востоке». Листовки тоже божественные, сжег я их, чтобы не связываться.

— Что конкретно можете дополнить по существу своих показаний?

— Все, гражданин майор, теперь все рассказал.

Глава X

1

— Опоздали. Уже пятый день этот человек у Дроновой не появляется. А многие приметы совпадают. Удалось опросить шестерых. Лучше других его разглядела соседка Дроновой, которая живет этажом выше. Она однажды и в квартиру к ней заходила, когда он там был, и на лестнице с ним столкнулась. Он, говорит, мужчина так собой симпатичный, тонкий, моложавый. Только не разговорчивый, застенчивый, словно девица, улыбнется, вежливо кивнет — и ни слова. А про Дронову соседка эта так сказала. У Клавы, мол, судьба незавидная, двое детей, — не шутка. Прирабатывает как может, по домам ходит, убирается. В последний год жить стала вроде получше. Но и потише — в себя ушла. Иногда Дронова куда-то уезжает и тогда одевается в лучшее. Детишки ее как бы чем-то запуганы, других ребят во дворе сторониться стали.

Они погодки. Старшая девочка в позапрошлую осень пошла в школу, а сын — в ту. Плакалась не раз до этого Клава, что на форму сыну денег не соберет. А в прошлом году пошли ее дети такие нарядные. Говорила, что люди добрые помогли, потому что есть бог на свете Он все видит. А раньше в богомолках Дронова не была. И про мужа ее вспоминала.

— Про мужа не надо, известно: три года назад он по пьянке покалечился и умер в больнице. — Подполковник вздохнул, недовольно отодвинул от себя большой блокнот.

— Муразов ни разу не напомнил об этой семье, а ему, участковому милиционеру, просто обязательно нужно было поинтересоваться, как живут?