из противоположности «становлению». Следствием этого – и в то же время окончательным определением – еще раз развернутым у Ницше – этой сущности «бытия» как «остающегося – сохраняющегося-постоянного» выступает «метафизика» Платона и даже вся метафизика как таковая.

При таком понимании, однако, из бытия исключается то, что все же не «есть» ничто, а, следовательно, есть – становящееся – (как возникающее и преходящее-проходящее, не-постоянное). Пра-бытие вообще не может быть определено, исходя из противоположности к «нечто», и даже не может быть определено как противоположность Ничто, потому что оно само еще есть первоначало Ничто – и это не как-то походя, мимоходом, а в сущности.

Только если мы начнем мыслить пра-бытие столь изначально, мы будем стоять, вопрошая, за пределами всякой метафизики – и, тем самым, не признавая всяческого приоритета суще-бытующего.

Но в то же время также окажется, что этого подхода не будет достаточно в одном только словесном звучании; на самом деле он также окажется покинутым, если мы тотчас же не сможем сказать, что происходит. Несмотря на это, не потребуется никакой иной сферы постановки вопросов. Скорее, будет достаточно постижение смысла Слова и Пра-бытия. И это все же – самое тяжелое, трудное.

49. Пра-бытие

Метафизическое определение бытия как суще-бытийности (Сущебытность) понимает ее как наличную при-сущность и постоянство; в свете этой интерпретации суще-бытующее принято считать ἀεὶ ὄν, и благодаря «отдаче», отбрасывающей назад, к бытию, оно само становится наивысшим суще-бытующим, а тем самым наипостояннейшим и наивысшим присутствующим. Именно так еще все обстоит у Гегеля и именно у Гегеля, когда он понимает бытие как неопределяемое и неопределенное, каковое «понятие» не устраняется в абсолютном понятии, но только лишь снимается – так что абсолютное со-определяет себя из непосредственного и есть чистое наличное и пустое в одно и то же время.

Сообразно этому метафизическому интерпретированию-изложению бытия, оно вынужденно сталкивается со всеми привычными обычаями мышления и представления, когда бытие мыслится в его единственности, уникальности и одноразовости. Однако это не есть простая противоположность метафизическому понятию «бытия», которое скорее устанавливается через посредство «становления» и, как установление противного, тоже относится к сфере установлений-насаждений метафизического мышления.

Единичность и однократность пра-бытия не есть привнесенные-приписанные качества или даже логично получающиеся следствия данных определений, которые могли бы получиться из отношения бытия ко «времени»; нет, пра-бытие само есть уникальность, однократность, которая всякий раз позволяет «выпрыгнуть» своему времени, то есть пространству-игры-времени ее истины; эта однократность вовсе не исключает Снова-Опять – скорее, наоборот.

Однако, подразумевается и не «внезапное» и не «момент-миг» – все это еще принадлежит к области метафизического определения бытия.

Истина бытия в метафизической интерпретации есть, однако, уже ссылка-указание на однократное-уникальное, однократность-уникальность которого не нащупывается посредством стабильного и тягучего метафизического мышления. Но так проявляется лишь неприятие.

Все же не отказ принимать «мнения», учения и точки зрения, а неприятие истории самого пра-бытия – вот то, в силу чего оно было пересилено суще-бытующим своей перво-изначальной, однако не удержанной сущности.

Это неприятие-отталкивание уже есть только лишь оборотная сторона вопрошания, которая отважилось вторгнуться в Неспрошенное.

Это Не-вы-рас-спрошенное мы называем «Вот-Тут» просвета, в котором больше нет никакого прилежания-примыкания к суще – бытующему (к определению бытия), но нет также и никакого бегства-прибегания в суще-бытуемость как в уже давно и навечно сделанное во всей его прочности (само собой разумеющееся – самоочевидность бытия).

Просвет Вот-Тут, в котором доминируют-царят Непримыкающее-Неприлежащее и Небегущее-Прибегающее – это, однако, не пустота. Если мы понимаем это так, то мы еще скашиваем взгляд назад, на суще-бытующее и на суще-бытийность; мы тогда не вопрошаем и не отваживаемся вдаться в нерешенное, относительно которого еще не сделан выбор и что грядет навстречу от себя самого само собой. Но если мы вопрошаем, то мы всецело поглощены вслушиванием в этот просвет и зависимостью от этого просвета, и тогда мы также уже вовлечены со-бытийно посредством того, что сущится в нем – вовлечены в отвержение.

А что если это было бы само пра-бытие – со-бытие-с-бытием, которое указывает человеку на себя (на пра-бытие), направляя-определяя его к вопрошающему во внутреннем стоянии в Вот-Тут – с тем, чтобы он там внутри затем вы-рас-спрашивал и, вопрошая, настоятельно утверждал бы сущность своей исторической человекости – адресованность-призванность к пра-бытию как призвание блюсти и хранить истину пра-бытия?

Что, если это и было бы самим пра-бытием – со-бытие как отвержение, которое призванного-отосланного к основоположению своей сущности человека так в то же время пере-событует в нерешенность-невыбранность того, что нуждается в этом освещенном просветом отвержении – для того, чтобы привлечь к себе Сокрытое божественности богов, чтобы подать знак, указав на их Близь и Даль, у которых нет определенного места.

Это «без примыкания» и «без прибежища» просвета Вот-Тут – вовсе не есть недостаток, но не есть и обладание чем-то – это то облачение – изолирование себя от всего и всяческого имения и неимения (представляющего поставления-производства), которое становится подаваемым знаком-намеком, направляющим в насквозь просущивающее отвержение, даруемое человеку в заслуживающей вопрошания сомнительности его сущности, а богам – тогда. когда они настоятельно нуждаются в пра-бытии.

Бытие как суще-бытность суще-бытующего человек находит на своем пути через представляюще-поставляющее-производимое использование с пользой суще бытующего – чтобы забыть как можно скорее его (бытие), и в этом забвении иметь несущую довольство-удовольствие связь с ним (как без-связие, отсутствие связи). Извлекаемое всякий раз задним числом из такого забвения определение бытия с необходимостью выставляет его тогда как предшествующее (априори), через каковое установление бытие становится все более и более безразличным и в своей равнобезразличности делается все более постоянным-устойчивым и, наконец, прочно откладывается как всего лишь под руками наличествующее, непосредственное – то пустое, которое, однако, ставший, между тем, на основе метафизики средоточием суще-бытующего человек впредь удостаивает безразличного презрения – и в таком отвращении-отварачивании только и завершается забвение бытия и становится «состоянием» человекости, которое кажется просто не существующим.

Однако бытие как пра-бытие – как пропасть всему суще-бытующему – человек не находит никогда, потому что оно лишь тогда приходит в Открытое, когда оно со-бытует себе человека способом пересваивания-присваивания – к достойной вопрошания адресованности-призванности к тому, что как отвержение (в качестве его самого) – есть нужда и забота богов.

Пра-бытие как со-бытие отвержения сохраняет-оберегает свою единственность в однократности своего просвета, благодаря которой существенно Бессильное становится отчуждением по отношению ко всему «как обычно» суще-бытующему (действующему) – и это все же рассеивается своей сокрытой безосновности и расчищает-освобождает богам времяпространство некоторой Близи и Дали.

Необыкновенное – Непривычное пра-бытия никогда не поглощается только лишь необычным и выпадающем вон из