Шрифт:
Закладка:
- И чем ты тут занимаешься?
Каждый звук её вопроса, каждый ритмически выверенный момент вдоха и выдоха звучит во мне по сей день.
- Ничем, - отвечал я. А что ещё можно было сказать?
Почему-то появлялось чувство неловкости, и где-то глубоко в гортани зарождалось возмущение. Возмущение не в чистом виде, а какое-то виноватое. Что-то вроде: "Я знаю, что рождён для великих целей. Сейчас ещё чуть-чуть поиграю и потом сразу же пойду подвиг совершать!". По-моему, в формирование программного образа моей бабушки закралась какая-то ошибка. Уж слишком индивидуальные коктейли чувств сумела она вписать в мой устойчивый психоэмоциональный ряд. Уже в два года я научился чувствовать её тихое движение за спиной и молчать в ответ на её замирание. В три я умел не выяснять отношений:
- Мальчик мой, подходит время расширенного присутствия. Я отведу тебя к другим детям. Но знай, твоя ИМЭП всегда рядом. Стоит только подумать. Договорились? Ты подумаешь?
- Хорошо, ИМЭП.
- Не называй меня ИМЭП! Сколько раз можно напоминать, я - бабушка мальчика-Вальчика. Понимаешь?
- Угу, - бурчал я, понимая, что, ответив на замечание иначе, незамедлительно окажусь виноватым во всех бедах, неудачах и болезнях, обрушавшихся на старушку Землю в последние две тысячи лет.
Я никогда не мог понять причин претензий моей бабушки. Конечно, в суть я вникал, но вот увидеть потенциально возможную проблему не получалось. Это было и остаётся для меня загадкой. Бабушка всегда знала, видела и чувствовала назревающее ущемление её прав владения мною. Страшась потерять первенство в вопросах моего эмоционального продвижения, она включалась и начинала назидательно:
- Мальчик мой, у тебя конечно должно быть своё мнение, и сейчас бабушка тебе его скажет. Я расстраиваюсь, что ты в свои три с половиной года не играешь на скрипке, но убивают меня эти галактические негодяи, которые смеют сомневаться в твоих музыкальных способностях! Помни, Валик, что я тобой горжусь. Таких одарённых и умных мальчиков невозможно ни найти, ни представить - ты один такой во всём межгалактическом питомнике индивидов первого триместра, шоб ты сдох.
Речь её отличалась необыкновенно симметричным ритмическим рисунком, с завораживающими вариациями скоростного режима и логики.
- Бабушка, я не понимаю, - шептал я.
- Я тебя умоляю! Кто, если не ты, понимает здесь хоть что-нибудь? Только не ври мне, что разум таки затих в моих объятьях. Ты, моя красота! - Бабушка тискала, прижимала меня к себе, ворошила волосы и целовала в макушку.
- Бабушка, я не вру, - освобождаясь из её цепких объятий, пищал я.
- И шо, ни разу? - она отстраняла мою голову, держа в ладонях, и принималась разглядывать лицо с такой любовью и нежностью, что я подрался бы с кем угодно, доказывая, что она - живая.
- Ни разу, - расплывался я в улыбке.
- О то ж! Ты преувеличивал, фантазировал и притворялся, но не врал никогда, шоб ты мине был здоров!
Воспитываемый так необычно, я рос на удивление тихим и послушным ребёнком. К пяти годам она раздобыла для меня скрипку. Никто! Понимаете, никто уже не умел играть на этом древнем инструменте.
- Слушай сюда, мой мальчик. Как она плачет, как плачет! Все слёзы спиленных старых кедров и уснувших последним сном евреев сливаются в едином вздохе. Как стонет её душа и дрожит голос... слушай...
- Какой-то странный звук у этой конструкции. Между прочим, я не знаю ни евреев, ни кедров, - признался я, рассматривая необычный инструмент.
- Золотко, не шути так! Просто слушайся бабушку и привыкай, что ты музыкант.
- Я думаю... - Попытка возразить была молниеносно купирована:
- Ой, Валик, бабушка знает кто ты, и ей не нужно знать, что ты по этому поводу думаешь.
Какой программный сбой сотворил это чудо, воспитавшее меня, не знаю, но став взрослым и самостоятельным членом межгалактического сообщества, нередко мысленно произношу благодарственные молитвы создателю моей ИМЭП - моей бабушки. Даже вспоминаю её по ночам. Кстати, я осознанно не делаю вакцинацию против бессонницы. Это она научила меня не спать, если не хочется - всегда стоит услышать себя, уважить нервы и заняться тем, что разгоняет сон. "Уж если захотелось не делать ночь, таки кто может помешать?" - так она говорила. И вот бессонными ночами я предаюсь воспоминаньям.
Помять подсовывает случаи из жизни. Я фокусирую на ушедших событиях свою тонкую сеть системы ощущений и заново проживаю убежавшие мгновенья.
Вот мы идём на кулинарный урок, где впервые я узнаю о пирожках, которые бабушка настырно именует пончиками. Она держит меня тёплой, мягкой и сильной рукой. Я чувствую нестерпимый жар в ладошке и совершаю непозволительное - снимаю перчатку. Бабушка незаметно прикрывает мою незащищённую руку плащом и улыбается. А когда мы проходим мимо огромных жёлто-голубых цветов с бархатистыми слегка вибрирующими бутонами, она предлагает мне потрогать лист. Я останавливаюсь и аккуратно пальчиками прикасаюсь к живому, трепетному цветку, а бабушка, делая вид, что поправляет мой костюм, маскирует собою моё мелкое нарушение дисциплинарно-правовых норм. Я знаю, что оголённой кожей прикасаться к живому нельзя, но бабушка шепчет:
- Познавай и чувствуй.
И я, заглушая страх, чувствую и познаю изо всех сил.
- Он меня не укусит? - не умея сдержать восторг прикосновения, смеясь, спрашиваю я.
- Тише, мальчик мой, тише! Это мир, - бабушка обнимает и несильно подталкивает меня в сторону от великолепного цветка.
В шесть лет все люди казались мне одинаково взрослыми. И воспитательница поведенческих дисциплин тоже. Хотя была она совсем юной особой, от чего и не вызывала у бабушки доверия. Забирая меня из класса, она неизменно справлялась о прошедших занятиях у программного наблюдателя, у "этой девицы", у других детей и, наконец, у меня. После долгих расспросов бабушка редко оставалась довольна. Она с необыкновенным постоянством поучала молодую воспитательницу, после чего та редко и злобно смотрела в мою сторону.
Однажды вечером бабушка заглянула в группу, где мирно играли дети, и удивлённо вскрикнула:
- Ирина Григорьевна, уважаемая, где наш мальчик? Валик, Валик!
- Не пульсируйте. Сейчас его найдём.
- Что значит найдём? Вы что тут делаете? Голограммки разглядываете, когда надо с детьми заниматься! - быстро, с напором в голосе произнесла бабушка.
Она решительно прошла через всю комнату, заглянула в личностные пеналы, за угол пульта, под стол и через
