Шрифт:
Закладка:
Василию было 16, когда отец женился на дочери директора Петровско-Разумовской академии Лидии Филипповне Королёвой (в первом браке Ламовской), которая была известна широкой общественности как автор детских книжек (публиковала свои произведения под псевдонимом Л. Нелидова). Мачеха «принесла с собой в нашу семью атмосферу избранной, писательской, интеллигентной среды, которой и мы широко воспользовались. Она была в ней давно своим человеком и всех почти знала»[278].
Василий учился в Пятой Московской гимназии. Царившая там атмосфера, призванная воспитывать верноподданных и отвлечь молодежь от политической смуты, провоцировала некоторых самолюбивых и самостоятельно мыслящих учеников, таких как Маклаков, на различные выходки. Вскоре своим поведением он поставил под сомнение свою «благонадежность» и чуть не лишился права поступления в высшее учебное заведение. В итоге круглый отличник Василий получил всего лишь серебряную медаль в силу отсутствия «полного балла» по поведению, а в университет было направлено конфиденциальное отношение, где говорилось, что успехи в науках внушили Маклакову «опасное самомнение», и он стал воображать, что общие правила для него необязательны. Все же в 1887 году он поступил в Московский университет на физико-математический факультет. В 1889 году вместе с отцом побывал на Всемирной выставке в Париже, где познакомился с активистами «Генеральной ассоциации студентов Парижа» и стал убежденным западником и франкофилом, увлекся историей Французской революции. Через год вместе с мачехой посетил Швейцарию, где познакомился с теорией анархизма и ее ярким представителем Э. Реклю[279], который первым посоветовал Маклакову сменить естественно-научный курс обучения на гуманитарный.
Вернувшись в 1890 году в Москву, Василий обнаружил, что исключен из университета с волчьим билетом, то есть без права повторного поступления, за организацию поездки делегата от России на студенческий съезд во Францию, что было грубым нарушением Устава 1884 года.
Только связи его отца позволили отменить это наказание. «Достаточно этого эпизода, чтобы видеть, что наряду с патриархальным добродушием государственная власть этого времени могла обнаружить и совершенно бессмысленную жестокость. Ведь это только случай, а вернее сказать „протекция“, если распоряжение двух министров меня не раздавило совсем. А сколько было раздавлено и по меньшим предлогам… это был наглядный урок для оценки нашего режима и понимания того, почему позднее у него не оказалось защитников»[280]. Одним словом, Василий Алексеевич стал типичным продуктом карательной машины, производившей диссидентов в промышленном объеме.
Василий понял, что естественные науки – это не его, и решил заняться гуманитарными науками, был восстановлен в университете на историко-филологический факультет, где с удовольствием занимался в классах профессоров В. О. Ключевского, В. И. Герье, П. Г. Виноградова и др. По окончании в 1894 году университета ему было предложено остаться при кафедре истории для подготовки к профессорскому званию, но этому воспротивился Н. П. Боголепов – бывший ректор университета (1891–1893), а с 1895 года попечитель Московского учебного округа. Впрочем, главной причиной отказа Маклакова от научной карьеры стало нежелание вступать на дорогу, где он мог зависеть от власти и ее капризов, к тому же Василий считал, что по натуре он не «настоящий ученый»[281].
После окончания университета наш герой познакомился с представителями кружка Л. В. Любенкова и «земскими людьми», будущими деятелями освободительного движения. В это же время состоялось более близкое знакомство с Л. Н. Толстым, продлившееся до конца дней великого писателя.
Отбыв воинскую повинность в Ростове и дослужившись до звания «прапорщик запаса», Маклаков начал всерьез задумываться о своем будущем. Его отец умер в мае 1894 года, и семья стала испытывать материальные затруднения.
Через некоторое время Маклаков самостоятельно освоил курс юридического факультета и в 1896 году сдал экстерном государственный экзамен, получил диплом и степень магистра права, решив стать адвокатом.
Конечно, эта профессия весьма денежная, но истинные мотивы Василия Алексеевича были другими: «Мой короткий жизненный опыт открыл мне другое: что главным злом русской жизни является безнаказанное господство в ней „произвола“, беззащитность человека против „усмотрения“ власти, отсутствие правовых оснований для защиты себя. <…> Большая публика была к ней (адвокатуре. – Прим. авт.) несправедлива, думала, что ее задача – служить интересам клиентов, и не хотела понять, что если она им и служит, то только постольку, поскольку эти интересы находятся под защитой закона и права. <…> Суд толкует законы, но он не может их так толковать, чтобы они противоречили праву. Право же есть норма, основанная на принципе одинакового порядка для всех. В торжестве „права“ над „волей“ сущность прогресса. В служении этому – назначение адвокатуры»[282].
Первоначально в течение пяти лет Маклаков служил помощником присяжного поверенного и на этом посту работал со знаменитыми адвокатами – сначала с А. Р. Ледницким, а затем с Ф. Н. Плевако. Удачные выступления на нескольких процессах быстро принесли Василию Алексеевичу известность и самостоятельную практику. Он становится одним из самых популярных адвокатов в Москве, а затем и в России, заняв «на этом поприще одно из первых мест, как занял бы его всюду, где нужны ум, знания, быстрота, ясность суждений, даровитость»[283].
Маклаков состоял в московском кружке молодых адвокатов, который организовывал бесплатные юридические консультации для неимущего населения и бесплатные защиты на политических процессах. К примеру, Маклаков защищал обвиняемых по делам о забастовке на фабрике «Гусь» (дело было прекращено, а обвиняемые освобождены), о беспорядках на фабрике Викулы Морозова в Москве (обвинение было переквалифицировано на более мягкое). В 1904 году Маклаков представлял интересы дворянского политического деятеля умеренно-либерального направления М. А. Стаховича, обвинившего в клевете редактора официозного журнала «Гражданин» князя В. П. Мещерского.
Среди других адвокатов Василий Алексеевич особенно выделялся тем, что никогда не отступал от сугубо правовых подходов в угоду «политической целесообразности» или меркантильным интересам, а также не строил защиту своих клиентов на сваливании вины на других подсудимых. «У защитника, если он и не хотел превращать суд в политический митинг, всегда оставались ресурсы. Не говорю уже о том, что он должен был защищать процессуальные права подзащитного на самом суде, которых он сам (подзащитный. – Прим. авт.) мог часто не знать и которые без вмешательства защитника могли нарушаться. Хотя прокурор на суде и считается не только стороной, то есть обвинителем, но и защитником законности, даже в интересах самого подсудимого,
