Гораздо ближе мне другой вариант: работая с полной отдачей в избранной сфере, скрепя сердце приняв какие-то апробированные догмы, исподволь при всяком удобном случае проводить в печати или на лекциях идеи, идущие в разрез с официальными установками. Иногда это удается в очень скромных масштабах, иногда — в довольно значительных, иногда быстро пресекается и кончается плохо. Это путь деятельных людей, в основе порядочных, но идущих на компромиссы, чтобы не зарыть свой талант в землю, чтобы твоя область знания как-то двигалась вперед, не отрываясь от достижений мировой науки. Примеров много. Тут и биологи (П. М. Жуковский), и философы (А. Ф. Лосев), и филологи (Ю. М. Лотман), и историки (И. М. Дьяконов, А. И. Неусыхин), и т.д.

Следующие две линии поведения — это переход на официальные позиции и участие в разгроме тех направлений, что им не соответствуют. В одном случае серьезный специалист неплохо работает в своей узкой области, но губит тех, кто думает иначе.

М. Н. Покровский был интересный, хотя и крайне односторонний исследователь, но он нанес огромный вред нашей науке, отправив за решетку более ста своих коллег — «дворянских и буржуазных историков».

Во втором случае человек ни к какой науке не способен, но успешно делает карьеру около нее, организуя травлю подлинных ученых как идеалистов, космополитов, морганистов и т.д., и т.п. Такой публики несть числа и прощения ей нет. В биологии это И. И. Презент, в физике — А. К. Тимирязев, в археологии — С. Н. Быковский...

Итак, предпочтительнее для меня скромные труженики, не марающиеся в грязи, и активные натуры, все понимающие, но ради дела готовые пойти на те или иные компромиссы. Поймут ли подлинную расстановку сил наши потомки? Вот ведь Запад не слишком разбирается, что к чему. То делит россиян всего на две группы — героических диссидентов и жалких конформистов, то охотно общается с официальными лицами из погромщиков. Как же иначе: именно они могут пригласить, организовать какие-то совместные исследования.

А картина иная. Основной массив составляют рядовые интеллигенты. Они спасли от гибели наши библиотеки, музеи, архивы, памятники старины. Они продолжают линию преемственности в развитии определенных областей знания, в преподавании. Были среди них истинные герои, шедшие на великие жертвы, чтобы защитить наше культурное наследие. Преобладали же незаметные труженики, давно забытые, но совершившие совсем немало. Нередко им приходилось идти на уступки властям, выглядящие сейчас весьма неприятно.

К чему же я призываю: к «двурушничеству», по терминологии тридцатых годов, к «двоемыслию» — по выражению шестидесятых? Нет, я говорю о реальном взгляде на вещи. На последнем съезде конституционно-демократической партии в 1918 году А. А. Кизеветтор признал, что тактика бойкота новой власти провалилась. Коммунисты спокойно обходятся без интеллигенции, а культура гибнет. Надо соглашаться на сотрудничество, стараясь несмотря ни на что, проводить свою линию. Кто был прав — А. Н. Бенуа, звавший работников музеев к бойкоту, или историки и искусствоведы, вместе с комиссарами вывозившие из разграбляемых монастырей и усадеб иконы, картины, книги, старую утварь? Для меня ответ ясен.

Вся наша жизнь стоит на компромиссах: с родителями, любимыми, но принадлежащими к другому поколению и плохо нас понимающими, с коллегами, очень разными по устремлениям и нравственным качествам. Нельзя превращать жизнь в вечную гражданскую войну. Но нельзя и капитулировать при малейших сложностях, приспосабливаясь к любому произволу и преступлению. Борьба и противостояние неизбежны. Решить же, где пролегает грань допустимых уступок, которую нельзя перейти, дело совести каждого. Тут единых рецептов нет[130].

НАУЧНЫЕ ШКОЛЫ, ИХ ПЛЮСЫ И МИНУСЫ

Кажется, я еще не кончил университет, когда заведующий кафедрой археологии профессор А. В. Арциховский предложил мне взяться за преподавание, подготовить большой курс — «Каменный век» и руководить студентами, выбравшими эту специальность. Я поблагодарил, однако предпочел аспирантуру в Академическом институте, где потом и остался сотрудником. Место в МГУ долго было вакантным, и разговор о чтении лекций поднимался снова и снова — то взывали к моему чувству долга, то внушали, что серьезному ученому полагается создать свою школу. И на эти приглашения я не откликнулся, несмотря на пример отца, воспитавшего в соседнем здании по улице Герцена целую плеяду зоологов, что, по словам его коллег, превышает значение написанных им книг и статей. Так или иначе, я не мог не задуматься над плюсами и минусами научных школ, и вот каковы мои выводы.

Преподавание, несомненно, принадлежит к числу дел, требующих призвания. Педагог должен любить молодежь, уметь беседовать с нею по душам. В себе ничего похожего я не обнаружил. Мне было бы скучно пересказывать студентам из года в год одно и то же, давно всем известное, то, о чем не раз уже написано, нелегко далось бы и общение с людьми иного поколения. Привыкнув много читать и получать знания главным образом из книг, я всегда испытывал неприязнь к устной науке — к докладам, лекциям, дискуссиям. На них я быстро устаю, как и положено представителю специфического «церебрального типа» по классификации Я. Я. Рогинского.

В университетские годы природные задатки моей натуры не были подавлены. Случилось так, что тогда постоянным наставником я не обзавелся. На кафедре археологии я успел послушать лекции по каменному веку М. В. Воеводского, участвовал в двух его экспедициях, но он умер, едва я перешел на третий курс. Руководителем моей дипломной работы значился геолог В. И. Громов, а кандидатской диссертации — антрополог Г. Ф. Дебец. В общем, я очень рано начал действовать по собственному разумению и как полевой исследователь, и как автор статей и отчетов. Но, вероятно, безвременная смерть Воеводского изменила в моей судьбе лишь детали, ибо при независимом характере я тяготился необходимостью ездить каждое лето в экспедицию с тем же начальником, а при жадности к знаниям стремился получить их в максимальном количестве от разных специалистов. Так я и поступал, отправляясь копать то скифское городище на Днепре с Б. Н. Граковым, то трипольские поселения на Днестре — с Т. С. Пассек, то дольмены Прикубанья — с А. А. Иессеном, то Волгоградскую палеолитическую стоянку — с С. Н. Замятниным, то степные курганы в Приазовье — с А. И. Тереножкиным, то классические Костенки на Дону — с П. И. Борисковским и А. Н. Рогачевым.

На вопрос — кто ваш учитель — я не решусь назвать одно имя. Пожалуй, более всего я обязан семи людям: М. В. Воеводскому и О.