Затем перед ней в дрожащем мареве возникла некая неясная фигура, в которой при ближайшем рассмотрении Марджери узнала Инид.

Понятие расстояния несколько иллюзорно. Мы порой специально отдаляемся друг от друга, чтобы лучше друг друга рассмотреть и понять. Марджери не видела Инид всего около полутора суток, однако теперь с трудом ее узнавала. Если бы не ярко-желтые волосы и клацанье каблучков босоножек с помпонами, Марджери точно прошла бы мимо. Инид двигалась, как дряхлая старуха. И за ней тащилась целая стая тощих бродячих собак – довольно-таки опасный знак, хотя ей, похоже, это было безразлично. Она вообще словно пребывала в каком-то полусне.

Представляя себе встречу с Инид, Марджери даже в голову не пришло, какую боль это может ей причинить. И она была совершенно уверена, что знает, как ей поступить. Но оказалось, что ничего она не знает. Она остановилась, ошеломленная жалким видом Инид, и стала ждать, чтобы та сама повернулась и увидела ее. Однако Инид и не думала к ней поворачиваться, а продолжала куда-то тащиться черепашьим шагом, и Марджери решила потихоньку последовать за ней. Свернув налево и по-прежнему сопровождаемая собаками, Инид остановилась возле одного из бараков, бросила через плечо испуганный взгляд и скользнула внутрь.

Марджери решила подождать снаружи. Вместе с собаками. Ждали они долго. Солнце пекло все сильней. Марджери немного посидела. Потом прошлась туда-сюда. Ненадолго вдоль противоположной стороны улицы появилась полоска тени, и собаки, сопя, как паровозы, тут же отползли туда. Марджери, чувствуя себя наполовину сваренной, понимала: если она останется на этом пекле, то либо потеряет сознание, либо попросту воспламенится. Оставалось одно – вежливо постучаться. Но дверь хижины, в которую нырнула Инид, оказалась всего лишь куском брезента, и попытка постучаться привела к тому, что со словами «добрый день» Марджери попросту ввалилась внутрь.

Если бы она знала, что там вечеринка, она бы хоть волосы причесала! И проверила, насколько грязная у нее обувь.

– Господи, что за вонь? – услышала она вместо приветствия.

И ей показалось, что на нее направлена сотня прожекторов. Она так и застыла посреди ниссеновского барака, изнутри обшитого фанерой и раскаленного, как духовка, успев разглядеть несколько раскладушек и с десяток людей, которые смотрели на нее, разинув рот. Ни на одном из них не было ни металлического шлема, ни праздничного пурпурного платья. А ужасная вонь, оказывается, исходила от самой Марджери – жуткая смесь запаха пота и собачьего дерьма, в которое она неосторожно ступила. Отвратительная лепешка прилипла к рифленой подошве ее ботинка, и, чтобы это понять, ей даже на ноги не нужно было смотреть.

– Мардж? – Инид смотрела на Марджери, открыв от изумления рот.

– И кто же такая Мардж? – спросил один из новых друзей Инид.

А Марджери ничего не видела перед собой, кроме лица Инид, которое, несмотря на обильный макияж, показалось ей грязным и почему-то плоским.

– Инид, мне нужно поговорить с вами наедине, – сказала она, но Тейлор, протолкнувшись вперед, встал между ними и, ужасно потея, с важностью заявил:

– Все, что вам нужно сказать ей, вы можете сказать мне. – При каждом слове он ударял одной рукой, сжатой в кулак, в ладонь другой руки, и Марджери, слушая эти влажные шлепки, вдруг подумала: а ведь этот человек мне не просто неприятен – я его ненавижу! Напряжение разрядила какая-то женщина из задних рядов, которая со смехом спросила, удалось ли Марджери уже выследить хотя бы одного льва.

– Что, простите? – сказала Марджери. Прозвучало это довольно глупо. Сама Марджери никогда обычно на заданный вопрос так не отвечала. Но сейчас почему-то позаимствовала у Инид одну из ее излюбленных фразочек и сразу почувствовала себя так, словно ухватилась за спасительный поручень.

– Мардж, что вы тут делаете? – спросила Инид.

– Ты разве не слышала? Она ищет львов! – пропищала из дальнего угла та же противная особа.

Марджери поняла, что выбора у нее нет. Ну что ж, придется о личных, почти интимных вещах говорить в присутствии всех этих людей.

– Инид, – сказала она. – Я должна перед вами извиниться. Я вела себя отвратительно. Я подвела вас и ничем не сумела вам помочь. Но только мне никогда не найти этого жука, если вы со мной не поедете.

– Так она, оказывается, жука ищет? – заржала ехидная особа. – Где это вы, леди, своего жука потеряли?

– Ей-богу, правда! – со смехом воскликнул Тейлор. – Эта придурочная какого-то особенного золотого жука найти рассчитывает!

Никакие страдания, выпавшие на долю Марджери, не могли сравниться с тем ужасным издевательским смехом, которым ее сейчас наградили эти люди. Она чувствовала, что превратилась в какой-то мокрый, вонючий комок ярости и стыда, и в этом позоре ей некого винить, кроме себя самой. Из всех присутствующих не смеялась над ней только Инид; она стояла, низко опустив голову, и молчала.

– Вам лучше уйти, мисс Бенсон, – сказал Тейлор. – Проводи-ка ее до ворот, Инид. Да не вздумай задерживаться! Сразу же возвращайся!

Инид шагнула к выходу из барака и отодвинула брезентовую занавеску, заменявшую дверь. В комнату тут же проникла полоска горячего белого света.

– Идемте, Мардж. Здесь не место для такой леди, как вы.

На улице Инид сразу же, подобрав какой-то осколок стекла, принялась отскребать собачье дерьмо с ботинка Марджери, и Марджери, беспомощно балансируя на одной ноге, ждала, пока Инид закончит и скажет ей, что передумала – в этом Марджери теперь, когда они остались одни, была почему-то уверена. Но Инид, продолжая орудовать осколком стекла, заговорила о том, каких чудесных людей она встретила в этом лагере. Была вторая половина дня, но солнце, увы, не проявляло ни малейшего намерения склоняться к западу. На небосклоне виднелось лишь одно крошечное облачко, выглядевшее там совершенно потерянным, точно брошенный ребенок.

– Ну, спасибо, что зашли! – светским тоном сказала Инид, когда они наконец двинулись к воротам. В ее устах это прозвучало так, словно она не обитательница лагеря для мигрантов, а хозяйка богатого дома, прощающаяся с гостями после вечеринки с коктейлями.

– Инид. Я прекрасно все понимаю. Я странная, нелепая – уж это-то я знаю отлично…

Какая-то крупная птица, пролетев мимо них, уселась на гибкую ветку высокого тонкого дерева и стала качаться вверх-вниз, вверх-вниз.

– Нет, Мардж. Я никак не могу поехать с вами в Новую Каледонию. Я ведь еще на корабле все вам объяснила.

Теперь-то Марджери и следовало бы открыть душу, момент был самый подходящий, вот только вряд ли она бы сумела изложить свои мысли и чувства так, чтобы эта молодая женщина ее поняла. И потом, в доме теток, воспитавших Марджери, было не принято говорить вслух о своих переживаниях, и обе старухи так великолепно владели искусством всевозможных умалчиваний, что это граничило с профессионализмом. В итоге понятие истины превратилась для Марджери в нечто столь невнятное и ускользающее, что говорить о своих истинных чувствах ей было не легче, чем сесть верхом на ненавистного мула. А потому она не придумала ничего лучше, как сказать, что жуку, чтобы летать, всегда нужны две пары крыльев. Хоть и понимала, что это не очень хорошее сравнение. Мало того, она еще и пустилась в объяснения: