в то, "что доказательством правильности или неправильности того или иного способа воспитания детей является то, каких взрослых он порождает". Эта идея звучит достаточно разумно - как еще можно судить о правильности или неправильности? - пока вы не поймете, что ее следствием является лишение детства всякой внутренней ценности, поскольку оно рассматривается лишь как тренировочная площадка для взрослой жизни. Может быть, это действительно "плохая привычка", как настаивают "бэби-тренеры", когда ваш годовалый ребенок привыкает засыпать у вас на груди. Но это также восхитительный опыт в настоящий момент, и это должно быть взвешено; нельзя, чтобы заботы о будущем всегда автоматически брали верх. Точно так же вопрос о том, можно ли позволить девятилетнему ребенку проводить часы в день, играя в жестокие видеоигры, зависит не только от того, превратит ли это его в жестокого взрослого, но и от того, правильно ли он использует свою жизнь сейчас; возможно, детство, погруженное в цифровую кровь и кровь, просто менее качественное детство, даже если нет никаких последствий в будущем. В своей пьесе "Берег Утопии" Том Стоппард вкладывает усиленную версию этого чувства в уста русского философа XIX века Александра Герцена, который пытается примириться со смертью своего сына, утонувшего во время кораблекрушения, и чья жизнь, по мнению Герцена, была не менее ценной из-за того, что так и не воплотилась во взрослых достижениях. "Поскольку дети растут, мы думаем, что цель ребенка - вырасти", - говорит Герцен. "Но цель ребенка - быть ребенком. Природа не пренебрегает тем, что живет всего один день. Она вливает всю себя в каждое мгновение... Жизнь щедра в своем течении. Позже - это слишком поздно".

Последний раз

И все же, надеюсь, уже понятно, что все это относится не только к людям, которые стали родителями маленьких детей. Конечно, верно, что с быстро развивающимся новорожденным ребенком особенно трудно игнорировать тот факт, что жизнь - это череда мимолетных переживаний, ценных самих по себе, которые вы пропустите, если будете полностью сосредоточены на цели, к которой, как вы надеетесь, они ведут. Но автор и ведущий подкастов Сэм Харрис делает тревожное наблюдение, что то же самое относится ко всему: наша жизнь, благодаря своей конечности, неизбежно полна действий, которые мы совершаем в последний раз. Точно так же, как будет последний раз, когда я заберу своего сына - мысль, которая меня ужасает, но которую трудно отрицать, поскольку я точно не буду делать этого, когда ему исполнится тридцать лет, - точно так же будет последний раз, когда вы посетите дом своего детства, или искупаетесь в океане, или займетесь любовью, или заведете глубокий разговор с определенным близким другом. Но, как правило, в сам момент не будет возможности понять, что вы делаете это в последний раз. Харрис считает, что поэтому мы должны стараться относиться к каждому такому опыту с тем благоговением, которое мы проявили бы, если бы он был последним. И действительно, есть смысл в том, что каждый момент жизни - это "последний раз". Он приходит; вы никогда не получите его снова - и когда он пройдет, ваш оставшийся запас моментов будет на один меньше, чем прежде. Рассматривать все эти моменты исключительно как ступеньки к какому-то будущему моменту - значит демонстрировать такой уровень забвения нашей реальной ситуации, который поражал бы воображение, если бы не тот факт, что мы все это делаем, все время.

Конечно, не только мы сами виноваты в том, что подходим к нашему ограниченному времени с таким извращенным инструментальным подходом и ориентацией на будущее. Мощное внешнее давление подталкивает нас в этом направлении, потому что мы существуем внутри экономической системы, которая является инструменталистской по своей сути. Один из способов понять капитализм - это гигантская машина для инструментализации всего, с чем она сталкивается, - ресурсов Земли, вашего времени и способностей (или "человеческих ресурсов") - для получения прибыли в будущем. Такой взгляд на вещи помогает объяснить загадочную в иных случаях истину, что богатые люди в капиталистических экономиках зачастую удивительно несчастны. Они очень хорошо умеют инструментализировать свое время с целью создания богатства для себя; это и есть определение успеха в капиталистическом мире. Но, уделяя так много внимания инструментализации своего времени, они в конечном итоге рассматривают свою жизнь в настоящем моменте лишь как средство передвижения , на котором можно добраться до будущего состояния счастья. В результате их дни лишаются смысла, хотя их банковские балансы растут.

В этом также кроется доля истины в клише о том, что люди в менее экономически успешных странах лучше умеют наслаждаться жизнью - это еще один способ сказать, что они меньше зациклены на том, чтобы использовать ее для получения прибыли в будущем, и поэтому более способны участвовать в удовольствиях настоящего. Например, Мексика часто опережает Соединенные Штаты в глобальных индексах счастья. Отсюда старая притча об отдыхающем нью-йоркском бизнесмене, который разговорился с мексиканским рыбаком и рассказал ему, что работает всего несколько часов в день, а большую часть времени проводит, попивая вино на солнце и играя музыку со своими друзьями. Бизнесмен, пораженный таким подходом рыбака к управлению временем, дает ему непрошеный совет: если бы рыбак работал больше, объясняет он, он мог бы инвестировать прибыль в большую флотилию лодок, платить другим за рыбалку, зарабатывать миллионы, а затем рано уйти на пенсию. "И что же я тогда буду делать?" - спрашивает рыбак. "А, ну тогда, - отвечает бизнесмен, - вы могли бы проводить дни, попивая вино на солнце и играя музыку со своими друзьями".

Одним из ярких примеров того, как капиталистическое давление, направленное на инструментализацию вашего времени, лишает жизнь смысла, является печально известный случай с корпоративными юристами. Католический правовед Кэтлин Кавени утверждает, что причиной того, что многие из них так несчастны, несмотря на то, что им обычно очень хорошо платят, является конвенция "оплачиваемого часа", которая обязывает их рассматривать свое время, а значит, и себя, как товар, который нужно продавать шестидесятиминутными кусками клиентам . Непроданный час автоматически считается потраченным впустую. Поэтому, когда внешне успешный, энергичный адвокат не приходит на семейный ужин или на школьный спектакль своего ребенка, это не обязательно потому, что он "слишком занят" в прямом смысле слова - у него слишком много дел. Возможно, дело еще и в том, что он больше не в состоянии представить себе деятельность, которая не может быть продана как нечто стоящее. Как пишет Кавени, , "юристам, пропитанным этикой оплачиваемого часа, трудно понять нетоварное понимание значения времени, которое позволило бы