другую сторону медали: туберкулез излечим сейчас благодаря мощным прорывам в современной медицине, однако многим удавалось победить его и в эру до открытия антибиотиков и высоких технологий – путем укрепления физического здоровья (и, пожалуй, душевного тоже), усиленного питания и отдыха. Мы поведаем историю человека, для которого лечение туберкулеза стало лишь небольшим фрагментом, одной страницей богатой биографии. Кто-то в этой истории увидит истоки той творческой мощи, которая захлестнула эстетские круги советской и европейской интеллигенции. Так или иначе, Жизнь (с большой буквы!) великого режиссера Андрея Тарковского после туберкулеза – была.

А заболел еще никому не известный школьник в 15 лет в голодной послевоенной Москве. Война для подростка – серьезное испытание, ведь нужно расти, развиваться, создавать себя как личность, а вокруг всё полыхает, и нормальной жизни, без войны, ты видел так мало! Многие дети войны погибали от туберкулеза просто из-за недоедания. Вакцина и антибиотики, уже созданные для борьбы с туберкулезом, еще не были широко доступны. Андрей – из семьи известного советского поэта Арсения Тарковского и Марии Вишняковой. В детстве он всерьез увлекается музыкой и подает большие надежды. Послевоенная жизнь трудна и проходит в бедности. В 1947 году ему выдают пальто по ордеру, в первый же день обновку крадут в школе, он сильно замерзает по дороге домой и заболевает тем же вечером. Туберкулез и теперь нередко ведет себя похожим образом, на удивление коварно: будучи хронической, медленно развивающейся инфекцией, он может проявиться в один день, как пневмония или другое острое заболевание. По всей видимости, это происходит при достижении человеческим организмом некой критической точки, когда сопротивляться болезни больше нет сил.

Итак, Андрей Тарковский в больнице с туберкулезом. В воспоминаниях его сверстницы Татьяны Высоцкой рисуется невыносимо романтическая картина: больница находилась в старинном особняке Москвы с большими залами и деревянной верандой, где темноволосый мальчик с проницательным взглядом по вечерам играл на рояле. Играл он в свободное время, но Высоцкая отмечает, что если основными методами лечения туберкулеза у детей тогда были усиленное 5‐разовое питание и «поддувание»[15], то вспомогательными были уроки пения для активной работы легких. Проводились в больнице и шахматные турниры, и культурно-исторические викторины. Сейчас, несмотря на то что в детских туберкулезных больницах, где лежат месяцами и даже годами, имеются и воспитатели, и педагоги, трудно представить себе такую богатую культурную программу. Но и этого талантливому человеку кажется мало: Андрею приходит в голову мысль поставить спектакль, именно детский, и показать его в отделении детей раннего возраста (многие малыши – лежачие, и им недоступны привычные радости детства, прогулки и шалости). Он выбирает «Кошкин дом», и, по сути, это первый режиссерский опыт Андрея Тарковского. Юные актеры сами мастерили костюмы из подручных материалов, много репетировали, пели.

Дети охотно примеряли на себя роли актеров, а для кого-то постановка стала единственным актерским опытом – тяжелая болезнь забрала многих очень быстро. После «Кошкиного дома» Тарковский ставит в туберкулезной больнице еще несколько спектаклей, в том числе оперу Римского-Корсакова «Майская ночь».

Проведя в больнице около года, Андрей вернулся домой, а в школе попал в один класс с Андреем Вознесенским, своим другом и товарищем по футбольной команде. Идеи о том, чтобы стать профессиональным музыкантом, после больницы были оставлены: Андреем завладело желание получить актерское образование. По совету отца он поступил в Институт востоковедения, откуда его отчислили за неуспеваемость. Он теперь уже не подающий надежды подросток-эрудит, а стиляга и бездельник. Родители находят ему место в геологической партии в Сибири, где Тарковский, похоже, переосмысляет свою жизнь и укрепляется в желании посвятить себя киноискусству. По возвращении он поступает во ВГИК, и с дипломной работы «Каток и скрипка» начинается головокружительный успех режиссера. Каждый его фильм тепло принимается публикой (разумеется, не всякой) и оценивается по достоинству, однако его трудные, возможно, чрезмерно философские для советской киноиндустрии картины создают большие трудности в отношениях творца с Госкино. Итогом этих трудностей становится эмиграция Тарковского в 1982 году в Италию (лучшие его фильмы – «Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Сталкер», «Солярис», «Зеркало» – были на тот момент уже сняты).

На съемках картины «Жертвоприношение» в 1986 году Тарковский заболевает. У него подозревают, кстати, возобновление туберкулеза, но, к сожалению, эта версия оказывается ошибочной – режиссер умирает от рака легкого. В СССР во время болезни Тарковского снимают запрет на демонстрацию его фильмов в кинотеатрах (ранее он считался диссидентом). Ретроспективы Тарковского и по сей день можно встретить в столичных (и не только) кинотеатрах.

Глава 8

Чахотка в камне. Истории туберкулезных санаториев

Интересно, что меньше чем за век в обществе крайне поменялось восприятие различных архитектурных форм гражданского назначения. Если ранее архитектуре и наружному убранству зданий уделялось не меньшее внимание, чем просторности палат и свету в операционных, то сейчас во многих случаях наружный облик таких строений стал, мягко говоря, скромнее, уступив функциональности, удобству и низкой стоимости возведения. Именно поэтому для нас больница – это что-то семиэтажное и длинное, белого цвета. Таких больниц – сотни по стране, хоть они и разные, но облик их довольно схож друг с другом: попав в незнакомый город, довольно быстро понимаешь, что это за корпуса такие перед тобой. Но сложно представить, что некий фабрикант (и меценат) где-нибудь году в 1890‐м, задумав на благо общества постройку некой больницы, богадельни или училища, не позвал бы «одного известного столичного архитектора» – чтобы не только устройство больницы было удобным для пациентов и докторов, а в палатах было достаточно воздуха и света, но и чтобы больница была красивая. И речь не только о больницах – вспомните фабрики, склады или железнодорожные вокзалы. Где-нибудь в Куженкино или Красном Холме чисто утилитарное здание вокзала является настоящим шедевром русского деревянного зодчества (а вообще-то человек должен там провести не больше часа: дождаться своего поезда, испить кружку чая – да и в путь, а может, и вовсе просто выбежать за кипятком в кубовую неизвестно в какой глуши). Но нет – всё сделано со вкусом, на века, чтобы глаз радовался. Почему так – сказать сложно. Почему уютные резные теремки вокзалов и корпусов земских больниц сменились бетонными или кирпичными коробками с металлическими заборами? Видимо, дело в нас самих, в отношении к прекрасному и его понимании. Но это так, к слову, ведь разговор совершенно о другом – о том, где раньше лечились (и продолжают лечиться сейчас) больные туберкулезом.

Если открутить маховик времени немного назад,