у евреев), и этим пользовались многие, фиктивно приписываясь в качестве служителей у «терпимых» для получения права жительства в Вене. Они фигурировали в списках в качестве экономов, учителей, бухгалтеров, гувернеров или гувернанток, лакеев и кухарок; вместо получения жалованья от своих «господ» эти фиктивные служители часто платили им определенную, часто очень высокую, дань. Обход закона этим путем доходил до виртуозности. К одной семье «терпимых» были приписаны в качестве гувернера и гувернантки для детей еврей с своей женою; когда «воспитанники» выросли и фикция могла обнаружиться, глава семьи переменил для своих «служителей» род службы: гувернер был приписан в качестве «Mesusotanschläger» (прибивающий мезузы к косякам дверей), а его жена в качестве «Fleischsalzerin» (солящая кошерное мясо), и подкупленная полиция удовлетворилась этою метаморфозою.

Вся остальная масса выходцев из провинций, не принадлежавшая ни к действительным, ни к фиктивным членам привилегированных семейств, жила в Вене официально в качестве гостей. Гость уплачивал за разрешение на двухнедельное пребывание в столице «билетную таксу» (Bollettentaxe) в размере от двух до четырех гульденов. По истечении срока он мог исходатайствовать у полиции продление еще на две недели, после чего он подлежал выселению. «Нетерпимые» евреи ухитрялись на этом основании превратить временное жительство в постоянное. Обыкновенно употреблялась следующая уловка. Проживший уже свой срок гость уезжал из города через одну заставу и тотчас же возвращался через другую: здесь он предъявлял свой паспорт в качестве вновь прибывшего и пропускался в город на новый месячный срок. Такие фиктивные отъезды и приезды чередовались непрерывно, и целые семьи жили в австрийской столице годами на основании этой фикции. Иногда, при благосклонном содействии задобренной полиции, процедура упрощалась, и «выселяющийся» еврей, отойдя несколько шагов по «линии» от заставы, возвращался туда и вручал свой паспорт стражнику в качестве новоприбывшего. Эта процедура называлась техническим термином «gehen sich kaschern» ходить «очищаться», легализоваться. С течением времени она превратилась в простую формальность, которую исполняли за «выселяющегося» члены его семьи, иногда даже малолетние. Известный математик, профессор Симон Шпицер рассказывает, как он в детстве проделал такую операцию. Его отец жил в Вене с семьей из десяти душ. Однажды, когда наступил день «очищения», отцу некогда было идти к заставе, и он послал туда своего 8-летнего сына, будущего профессора. Мальчик прошел по «линии» несколько шагов, затем повернул назад и вручил паспорт и деньги стражнику. По установленной форме, мальчика спросили: «Сколько тебе лет?» Памятуя, что он представительствует отца, мальчик бойко ответил: «Пятьдесят четыре». — «Женат или холост?» — «Женат». — «Сколько детей?» — «Восемь». Формальности были выполнены, и акт нового «временного» поселения еврейской семьи в Вене был за­регистрирован.

Все евреи в Вене состояли под бдительным полицейским надзо­ром давно учрежденного «еврейского присутствия» — Judenamt. Здесь постоянно толкались люди с ходатайствами о праве житель­ства или с деньгами в руках для уплаты «билетной таксы»; здесь тво­рилась расправа над провинившимися, пойманными без прописки или с просроченными билетами. «Юденамт» имел своих особых шпи­онов, которые шныряли по городу и ловили казавшихся им подо­зрительными евреев. Эти агенты совершали и ночные облавы, вры­вались в квартиры и постоялые дворы и тащили в «еврейский учас­ток» перепуганных жильцов для проверки их права жительства в сто­лице. Часто такие набеги совершались и на синагогу, и на дома «тер­пимых», которых подозревали в укрывательстве бесправных. Обре­ченных на изгнание мужчин и женщин безжалостно выпроваживали за черту города под полицейским конвоем, часто больных, плохо одетых в зимнюю стужу, с малыми детьми. Только обильная дань смягчала суровость блюстителей закона, и бедный человек, прибыв­ший в столицу на заработок, должен был последние гроши отдавать хищным агентам «Юденамта».

Запрет жительства распространялся в Вене также на иностран­ных евреев. Исключение допускалось только для еврейских поддан­ных Турции, в силу старинного договора между Австрией и Портой. Боясь дипломатических осложнений, венское правительство было вынуждено признавать за чужими подданными то право, в котором отказывало своим. Многие австрийские евреи переходили поэтому в турецкое подданство или запасались турецкими паспортами для по­лучения права жительства в Вене. С представителями других госу­дарств австрийское правительство иногда имело неприятные конф­ликты из-за недопущения их еврейских подданных в Вену. Француз­ский посол в Вене однажды пригрозил компенсациями, и струсив­шие рыцари реакции должны были уступить. Когда знаменитого композитора Мейербера пригласили в Вену, он ответил, что не же­лает приехать туда в качестве клиента «Юденамта», но композитора поспешили известить, что полиция его встретит как «кавалера», а не как еврея.

К концу царствования Франца I представители венской общи­ны возобновили свой ходатайства о расширении прав высшего клас­са «терпимых», приобщившихся к европейской культуре. Между прочим, они просили о дозволении им покупать недвижимое имущество в Нижней Австрии и об устранении одной возмутительной несправедливости, а именно: вдовы и дети «терпимых» изгонялись из Вены тотчас после смерти главы семьи, так как привилегия давалась только пожизненно. Даже гофканцелярия высказалась за облегчение участи евреев (1833). Но император не решался совершить на старости такой грех против своей реакционной совести и вскоре мог спокойно умереть (1835) в сознании, что он выдержал свою линию до конца. Эту линию продолжал и его преемник Фердинанд I (1835—1848). Только в одном пункте он уступил ходатайствам евреев: он признал привилегию терпимости бессрочной (раньше нужно было каждые три года ходатайствовать о ее возобновлении) и распространил ее также на вдов и сирот, располагающих достаточным наследством (1837). На будущее же время император повелел выдавать такие привилегии только тем кандидатам с имущественным цензом, которые «кроме личных заслуг в прошлом и добропорядочности в делах смогут представить ручательство своей особой полезности».

Однако и добившиеся звания «терпимых» еще не располагали полною свободою промыслов. Им предоставляли честь заниматься оптовою торговлею, но в розничной торговле они были крайне ограничены. В ремесленные цехи Вены евреев не принимали. В большой индустрии тоже сохранились устарелые ограничения. Когда в 1840 г. венский барон Соломон Майер Ротшильд ходатайствовал об отмене старого запрета евреям заниматься в горнозаводском деле, правительство долго колебалось, пока друг государственного банкира, канцлер Меттерних, не побудил императора допустить в данном случае изъятие из закона: Ротшильд в угольной индустрии не мог быть отвергнут. Крайние стеснения испытывали лица либеральных профессий. Содержание аптек евреям-фармацевтам запрещалось во всей Австрии. Практика евреев-врачей среди христиан была обставлена тяжелыми ограничениями. Еврейскую акушерку дозволялось приглашать к роженице-христианке только в том случае, если христианская бабка данного района не может вовремя явиться и промедление грозит опасностью для роженицы. Окончившие юридический факультет со званием «доктора прав» имели по закону право практики, но их не принимали в сословие адвокатов, пока они оставались евреями. А