— Короче так, Володя, — перешёл на более дружеский язык Романов, — из заслуживающих доверия источников у меня есть сведения о весьма тяжёлом положении первого лица…

— Какая же это новость, — перебил его Щербицкий, — об этом известно многим и довольно давно.

— Ты не понял… если это раньше положение было просто тяжелым, то сейчас оно перетекло в состояние «весьма»… так понятнее?

— Продолжай, — попросил украинский лидер.

— Так вот, переход из состояния «весьма» в «крайнюю тяжесть» очень вероятен в ближайшие дни, а дальше ты сам понимаешь, что последует…

— И? — потребовал расстановки точек над И Щербицкий.

— И всё очень просто — ты просто не успеешь вернуться из Америки на заседание Политбюро, а значит что? Правильно, выборы нового главного пройдут без тебя.

— Ты намекаешь, что мне не надо туда ездить?

— Да, именно на это я и намекаю.

Щербицкий открыл пачку Казбека, закурил, выпустил кольцо дыма к потолку и только тогда сформулировал следующее предложение:

— Насколько точны твои сведения?

— Я доверяю им целиком и полностью, — отрезал Романов, — а вместо тебя мог бы поехать, например тот же Воротников — вот кому-кому, а ему совсем бы не стоит участвовать в том заседании Политбюро. В отличие от тебя.

— И как мне отказаться? — уже начал сдавать позиции Щербицкий.

— Мне что ли тебя учить, — резонно заметил Романов, — партийного работника с 50-летним стажем… пусть врачи у тебя найдут что-нибудь серьёзное, например.

— Я тебя понял… — ответил Щербицкий, — нам надо бы встретиться и обсудить вопросы не по телефону.

— Через 3-4 дня я назначу совещание по вопросам атомной энергетики, твоё присутствие будет обязательным… к тому времени ты должен выздороветь и приехать в Москву, вот тогда и поговорим.

— А за эти 3-4 дня… — начал Щербицкий.

— Нет, можешь не беспокоиться, ничего страшного за это время не произойдёт, — заверил его Романов. — И ещё я Динмухаммеда Ахмедыча подтяну, это тоже наш проверенный товарищ.

— Спасибо, дружище, — закончил разговор Щербицкий, — я этого не забуду.

И следом он тут же попросил секретаря вызвать его личного врача…

1 марта 1985 года. Алма-Ата, здание ЦК компартии Казахстана, Новая площадь

Динмухаммед Ахмедович Кунаев, 73 года, Первый секретарь Компартии Казахстана, член Политбюро и трижды Герой Соцтруда, сидел в своём кабинете в недавно отстроенном здании ЦК на Новой площади и напряжённо размышлял над только что состоявшимся разговором с Григорием Романовым.

Для осведомлённых людей не было никаким секретом наличие двух взаимоисключающих группировок в нынешнем составе Политбюро. В первую входили сторонники набирающего силу молодого Горачёва — министр иностранных дел Громыко, председатель КГБ Чебриков, Лигачев, Воротников и Шеварнадзе. Противниками Горбачева (в качестве альтернативы ими предполагались трое, строгой определенности тут не было) были Гришин, Романов, Щербицкий, сам Кунаев, а также дряхлый предсовмина Тихонов. Кандидаты и секретари ЦК не рассматривались, как на что-то влияющие лица. Таким образом, было фактическое равенство — пятеро за Горбачева, пятеро против. Весы застыли в неустойчивом положении и могли склониться в любую сторону.

Кунаев вытащил из ящика стола чётки, подаренные ему в прошлом году во время визита в Сирию, закрыл глаза и начал размышлять над текущим состоянием дел. Чётки помогали ему сосредоточиться… то, что сказал Романов, было чудовищной несправедливостью… значит что?... значит надо с этой несправедливостью бороться… под лежачий камень вода, как известно, не течёт, а если найти аналог этой поговорке на Востоке, то «движение благо, неподвижность смерть». Значит, будем бороться…

Кунаев вызвал секретаря из приёмной.

— Азамат, внеси изменения в мой календарь.

— Слушаю, Динмухаммед Ахмедович, — тот с готовностью достал из кармана блокнот и ручку, и то, и это было с эмблемой республиканского ЦК.

— 9 марта, 14-00, Москва, совещание по вопросам атомной энергетики. Со мной должны поехать главный инженер Шевченковской АЭС и начальник Семипалатинского полигона.

— Записал, Динмухаммед Ахмедович, — секретарь от усердия даже язык высунул. — Ещё что-нибудь?

— Чаю ещё принеси, сразу две пиалы… и меня больше ни для кого нет до вечера.

9 марта 1985 года. Москва, НИИ-8, совещание по атомной энергетике

Романов решил провести выездное заседание на площадке института, разработавшего и осуществляющего текущий контроль за реакторами серии РБМК. Присутствовали директор института Доллежаль, руководитель всей атомной отрасли академик Александров, начальник Минсредмаша Славский, а также Щербицкий с директором Чернобыля Брюхановым и Кунаев с начальником полигона в Семипалатинске.

— Товарищи, — так начал своё выступление Романов, — у нас сегодня в повестке дня один вопрос — безопасность реактора РБМК. Кто хочет начать?

Александров поднял руку.

— Григорий Васильевич, я не совсем пойму, с чем связана такая повестка и такая экстренность нашего совещания? Реакторы Большой Мощности Канальные, сокращённо РБМК, разработаны НИИ-8 уже более 15 лет назад. На текущий момент построено и эксплуатируется 15 единиц на пяти площадках — Ленинград, Курск, Смоленск, Чернобыль, Игналина. Нештатные ситуации случались, конечно, устройства сложные, при ежедневной эксплуатации могут произойти разные вещи, но критических ошибок в их работе замечено не было.

— Анатолий Петрович, — остановил его Романов, — а что вы скажете по поводу внесения дополнительной реактивности при опускании замедляющих стержней? По идее они же должны гасить эту реактивность…

— Действительно, такой недостаток имеется, — Александров с удивлением посмотрел на Романова, — но он достаточно несущественен. Николай Антонович, может быть вы осветите вопрос с технической стороны?

— Гм, — сказал, поднимаясь было генеральный конструктор, но Романов махнул ему рукой и он остался сидеть, — концевой эффект на реакторах данного типа имеет место — при опускании стрежней защиты идёт кратковременное увеличение реактивности, однако это повышение всего на несколько процентов и длится течение максимум десяти-пятнадцати секунд. Никаких критических явлений оно вызвать не сможет.

— Хорошо, — ответил Романов, — я бы всё же настаивал на изменении конструкции стержней в кратчайшие сроки. Второй вопрос у меня такой… давайте рассмотрим гипотетический эксперимент по испытанию режима выбега турбогенератора…

— Вы меня поражаете, Григорий Васильевич, — подал голос Александров, — откуда такие познания в тонкостях работы РБМК?

— После двух аварий на аналогичных блоках немного углубился в тему, — парировал Романов.

— Вы имеете в виду Три-майл и Ленинградский инцидент? — спросил Доллежаль.

— Да, именно их. Так вот… идет гипотетический