грядок картошки, только выпустившие первые листочки, остальное не узнаю, так как все только начинает развиваться. Трава аккуратно выполота и сложена в не большую копешку. Вижу несколько молодых плодовых деревьев вроде вишня и яблони, может еще груша. Уже цветут, но плодоносить в этом году, скорей всего, не будут.

Солнышко поднялось над лесом и осветило деревеньку. Народ давно трудится, у некоторых домов дымятся трубы. Живот предательски заурчал. Что ж! Нужна еда. Самое доступное это раки. Их я ловил даже у себя в деревне в двадцать первом веке, поэтому есть надежда на улов. Иду в сарай и осматриваю сельхоз инструмент и несколько плетеных корзин. Беру одну с дырявым дном и аккуратно отламываю ручки. Можно попробовать с ее помощью поймать рыбу. Вода еще холодная, конечно, но надо! Беру еще одну целую корзинку для добычи и несусь к реке. На лугу обращаю внимание на выходы желтого песка и замечаю светлый столбик большого грызуна. О! Да это же сурок! Жирный, сволочь! Я даже знаю, как их ловить, в теории, конечно, но! Когда так хочется жрать, я достану эту колбасу из-под земли! Настроение из хорошего, переходит в превосходное. Его не смогла охладить даже утренняя вода, тем более, что раки нашлись на первом же обрыве, да такие огромные, что я всерьез запереживал за целостность своих пальцев. Пару раз руки скользили по спинам каких то рыб, но задеревеневшие от холода руки уже не могли ничего ухватить. Выловил с десяток темно-зеленых усатых речных лобстеров, и понесся вдоль берега, стуча зубами. С трудом согрелся и, нацепив ветхую одежу, поспешил домой. Раков прикрыл дырявой корзинкой, чтобы никто не увидел. Вроде деревенские их за еду не считают. Вот и хорошо! Нам больше достанется!

- Привет, сестренка! Здорова, братишка! Смотрите, кого я принес! - ставлю корзину на пол и откидываю крышку.

- Ух ты! Какие страшные! – Лешка с испугом присел возле корзины и разглядывал, высовывающиеся над краем длинные усы и большие клешни.

- Мы их будем есть? – сделала круглые глаза сестренка.

- Нет! Мы будем ими наслаждаться! Ха-ха! – щекочу взвизгнувшую сестренку и бегу наколоть щепы для растопки огня. Развожу в печке огонь вокруг высокого чугунка с водой. Экономно солю, с грустью прикидывая на вес небольшой узелок. Очередная проблема! Дожидаюсь, когда закипит вода, закидываю туда, под изумленными взглядами брата и сестры, размахивающих клешнями, ракообразных. Вода частично выплескивается, шипя на полешках. Два не поместились. Уж очень размер у них оказался серьезный. Оставляю их на второй заход и с жадностью наблюдаю за, набирающим красноту, деликатесом. Поварил, на всякий случай, подольше и достал горшок.

- Завтрак! – стучу ложкой по горшку. Машка и Леха с интересом смотрят, как я разделываю первого рака. Отламываю больной хвост, с трудом отколупываю твердый хитин и обнажаю белое, парящее мясо. Клешни разбиваю кухонным ножом и делю на две плошки. Подвигаю их к заинтересованным моськам. Быстро разделываю второго и, обжигаясь, откусываю нежное мясо.

- У-м! Вкусно! – сестренка и братишка, глядя на мое довольное лицо, мгновенно закинулись деликатесом и закрыли глаза от восторга.

Сидим, осоловело поглядывая на горку красного хитина и на оставшегося рака. Чувствую, что сейчас не влезет ни единого кусочка. Накрываю недоеденного миской, и иду ставить горшок на огонь, чтобы сготовить двух не поместившихся. Будет нам на ужин.

- После хорошей еды, полагается поспать!

Никто не возражает, и несут свои кругленькие животики по спальным местам. Не раздеваясь, ложусь на шкуру и, подхватив под мышку белую головку пристроившейся сестренки, впадаю в транс. В этот раз получилось все проще и могу наблюдать, как мой источник обволок своей энергией желудок и активно помогает пищеварению. Отключаюсь и впадаю в дрему, не мешая процессу.

Примерно через час открыл глаза. Организм бурлит энергией и требует движения. Так! Что там с источником? О! Плотность повысилась. Давай ка, потрудись! Направляю ручейки по всему телу, дублируя кровеносную систему, и омывая по пути все мышцы и кости. Примерно, через пол часа потускневшая энергия собралась в своем сосредоточии и спокойно замерла. Я почувствовал срочный позыв и метнулся во двор, на ходу развязывая веревку, служившую ремнем для штанов. Фух! Успел! Подтерся имевшимся в берестяном кулечке мхом и в радушном настроении решил смастерить вершу. Так как плести из лозы еще надо научиться, попробую приспособить имеющиеся корзины. Если связать их друг с другом, то останется только сделать конусообразный вход, а это уже совсем другая работа. Не откладываю дело в долгий ящик и, прихватив плотницкий ножик иду, за лозой.

- Васечка! – перехватила на выходе со двора сестренка. – Принеси воды. А то я только по пол ведра могу донести.

- Конечно! – смотрю на деревянные кадушки, по недоразумению, названные ведрами. Каждое килограмм по шесть. Если добавить по десять литров воды, то больше тридцати килограмм. Интересно, я вешу, наверное, почти столько же. Делать нечего! Берусь за веревочные ручки и шевелю босыми ногами в центр деревни. Праздношатающихся сельчан нет. Все трудятся в поте лица. Интересно, какой сейчас год? Одеты как бомжи и в лаптях. Молодежь вся босиком, даже великовозрастные лбы. С трудом кручу ворот и вытаскиваю мокрое ведро, выплескивая почти треть себе под ноги. Это я еще сытый и подзаряженный! Крякнул, приподнял на несколько сантиметров тяжелые ведра и засеменил к дому. Двадцать метров – отдых, еще двадцать - опять перекур. На половине пути меня нагнал пацаненок и закричал:

- Васька! Тебя староста зовет!

- Чего надо? – вытираю потный лоб.

- Не сказал. Сказал кликнуть, чтобы шел сейчас же.

- Ладно. Донесу воду до избы и приду.

Занес кадушки в избу и, отдышавшись, пошел к старосте. Его дом выглядел получше остальных и хозяйство было большое. Во дворе куча мала детишек и разной живности. Захожу через сени в хату и, перекрестившись на образа, приветствую старосту.

- Здрав будь, Порфирий Афиногеныч!

- Заходь! – Сидит за столом и потягивает квас.

- Значиться, так, Васятка! – Стою, как бедный родственник. – Ты теперь сирота, и общество должно тебя приютить. Будете с малыми жить в своей избе с Митькой и его жинкой. Он женился недавно, отделиться хочет. Будешь с ним в поле работать и барщину у помещика отрабатывать.

Е, мое! Пипец! Это мы, значить, крепостные! Из своих скудных знаний о тех временах, помню о полном бесправии крестьян, полностью зависящих от помещика. Если тот более или менее вменяемый, то еще