Шрифт:
Закладка:
Люба встала, накинула халат, выпила воды и подмылась. Вскоре должен был прийти умелец и выпустить на свободу ее похоть, ее желание, ее греховность. Но чем ближе подходило время освобождения, тем тревожнее становилась Люба. «Ведь придется и ему дать, — думала она про умельца. — А потом заляжем с Колей, отведем душу… Измена… подлая измена… Ну и что? Я ведь живая. Пусть Виктор не ездит никуда».
Тут она вспомнила, что встречалась с Николаем даже при Викторе. А ведь Николая она совсем не любила, просто подруга подбила ее за компанию.
Странно, но от таких воспоминаний желание не прибавлялось, а наоборот, убывало. Вместо него появились стыд и раскаяние. Ей совсем уже не хотелось снимать пояс верности и трахаться с чужими мужчинами. Только Виктор, только он был ей теперь родным и желанным.
И о чудо! О провидение! Раздался звонок. Спасительный звонок от Виктора. Муж волновался, как она там.
— Виктор, милый! Немедленно приезжай, или случится что-нибудь ужасное! Приезжай, если любишь!
И он все понял и крикнул, что приедет завтра утром.
Она успокоилась. Поправила волосы, оделась. Приготовила завтрак. Покормила дочь. И стала ждать.
Через два часа в дверь позвонил умелец.
Она впустила его с большой неохотой.
— Вот! — торжественно изрек он, показывая ключ. — Золотой ключик от твоей киски!
Она кивнула.
— Ну, давай приступим к делу и к телу! Снимем фартучек со штучки-дрючки и, если есть совесть, то заплатишь по векселям… Люблю голодных! Ишь, как веет от тебя, у меня уж встал. Ну, давай!
Слепо повинуясь его словам, а больше тому, что само просилось и рвалось на свободу, она легла, будто в трансе. А он положил руки ей на бедра и поднес ключ к скважине…
Но тут она вдруг очнулась, опомнилась. Как будто ей не замок хотели открыть, а целку сломать…
— Нет! — вскрикнула она и оттолкнула его. — Нет!
Вскочила, накинула халат.
— Ты что, сумасшедшая, или рехнулась оттого, что не дрючили?! Сама ключ заказала! Я сколько времени потерял, ночь не спал, ключ готовил, и конец свой готовил! Давай плати или собой, или деньгами!
Она молча открыла входную дверь.
— А ну давай, а то милицию вызову!
Он обматерил ее и ушел.
А вскоре на пороге появился муж, и она кинулась ему на шею.
— Витя, родной мой! Любимый! Открой меня! Возьми меня! Проткни меня! Спусти в меня!
Ни слова не говоря, он скинул брюки, отнес ее в спальню, отомкнул замок, стащил пояс, и зарылся лицом в пахучих кудрявых зарослях. Потом облизал клитор. И вот, наконец, свершилось! Она кончила! Задергалась… закричала! Потом еще, еще! Промокшая, липкая простыня забилась Любе меж ягодиц, а они все трахались и трахались, как одержимые, обезумев от любви, от желания, от нежности, запаха, страсти!
Потом стояли под душем и целовались.
— Я ведь чуть не свихнулась и чуть не изменила тебе. Хотела пояс снять, — призналась она.
— Забудем об этом! Но только больше никогда не обманывай меня!
— Ты догадывался?!
Он кивнул.
— Прости! Теперь мне противна даже мысль об измене. Только оставь мне в поясе хоть маленький проход, чтоб я могла мастурбировать.
— Я больше не буду закрывать твою чудную раковинку.
— Нет, закрой. Обязательно закрой.
— Ладно. Я в ночь улетаю снова. Хотел подарок тебе купить, а деньги на самолет потратил.
— Ты сам лучший мой подарок! — воскликнула она и стиснула его в своих объятиях.
А он обмакнул ее трусики в мокрую розовую щель и спрятал их в портфель.
— Это с собой.
Потом он долго возился с поясом и наконец приделал к нему сбоку, но внутри, упругую стрелку, похожую на автомобильный дворник-стеклоочиститель. Стрелка тут же угодила на клитор и заплясала на нем.
— Попал! Попал! — радостно воскликнула жена. — Здорово! Ну, теперь я не пропаду!
И он улетел.
Она ждала его, считала оставшиеся дни, мастурбировала себя стрелкой.
Подруга обругала ее сумасшедшей и рабыней.
Но Люба была счастлива оттого, что верна своему мужу.
Несколько раз заявлялся Николай. Грозил разломать эту медную скорлупу, обозвал ее холодной глупой дурочкой, стоял на коленях и умолял пососать у него.
Но Люба будто окаменела. Вся ее страсть и любовь сосредоточились только на муже, и она носила пояс с гордостью и достоинством, и даже с трепетом, как талисман. И хотя пояс по-прежнему причинял ей большие неудобства, она как будто не замечала его.
Настал долгожданный день. Виктор вернулся.
В доме уже стояла елка, купленная для праздников. Новогодний аромат разносился по всему дому.
Виктор расцеловал жену и дочь. Но от еды отказался и тотчас увел жену в спальню. Там он ее раздел, снял медные доспехи с ее взмокшей ласкуньи и провел языком по нежным губкам, раздвинул их и поприветствовал клитор, а тот затрепетал и распушился, как молодой петушок.
— Ну, давай же, давай! Скорей! — задыхаясь, прошептала Люба.
Виктор не заставил себя упрашивать. О, как страстно, по-звериному напористо, входил он в нее! Как мощно и сладостно вгонял свой жезл в ее изнывающее нутро! И как ласково и самозабвенно она помогала ему!
Из спальни супруги выбрались счастливые и умиротворенные.
Виктор вымыл пояс верности и повесил его на елку, как красивую игрушку.
— Пусть лучше здесь висит!
А Люба, прижавшись к мужу, проговорила:
— Ты должен помнить, что самый надежный пояс верности — моя совесть и любовь к тебе. И все-таки я была бы не против, чтобы и ты тоже испытал его на себе и поносил его пару недель…
— Ты обижаешься на меня?
Она помолчала. Потом, вздохнув, ответила:
— Если женщина захочет изменить, то не помогут никакие пояса верности и намордники. Мы, женщины, непредсказуемы, коварны: нежные и жестокие, любящие и ненавидящие, холодные и страстные…
— Что-то я тебя не понимаю… — озадаченно произнес муж. Но тут же повеселел и снова обнял жену. — А как же иначе? Ведь на дворе скоро Новый год!
Как и полагается, по традиции, муж преподнес жене новогодний подарок. Это был красивый, изящный флакон французских духов. Люба была в восторге!
— Я тебе тоже кое-что приготовила в подарок, — сказала она, улыбаясь. — Но ты получишь его позже… в новогоднюю ночь.
— Буду с нетерпением ждать!
И вот забили куранты, возвещая наступление Нового года.
Выстрелила пробка шампанского. Выпили за Новый год, за здоровье, за любовь, за понимание, за давание и стояние. Потом выпивали еще и еще…
Танцевали втроем с дочкой. Потом вдвоем.
