Шрифт:
Закладка:
Он встает с кровати, опершись на подушку Генриетты, затем ставит книгу обратно на полку и начинает собираться в путь.
***
— У меня тут не только это. Я говорил с парнем, который ее видел.
— Ну, тогда давай и это послушаем.
Щелчок. Шипение. Приглушенные голоса и звон стаканов, выставляемых на стойку после мойки. Слышен более громкий голос: «Еще две кружки на седьмой столик!» «Обычного или светлого?» — кричит бармен. Шипение. Кашель. Затем: «Эта штука сейчас работает?» — «Работает. Я ее включил». — «Ха. Я таких диктофонов раньше не видел». — «Это цифровой диктофон. Ему не нужна кассета». — «Да ну?! Чего только не придумают». — «Итак, вы говорили, что видели ее?» — «Еще как видел! Я это уже много раз рассказывал. Один раз меня даже по телевизору показывали». — «Но вы ведь не откажетесь рассказать это еще раз?» — «Нет, конечно. Я рад, что вы не приняли меня за сумасшедшего». — «Я верю в такие вещи. Итак, пожалуйста…»
***
Трос лебедки натягивается, и разбитая машина начинает медленно ползти вверх по склону. Полицейский детектив смотрит на стоящего рядом с ним мужчину и говорит:
— Не возражаете, если я задам вам еще один вопрос?
Мужчина кивает и вытирает пальцем глаз.
— Задавайте. Не знаю, правда, что я еще могу вам сказать.
— У вас нет никаких соображений насчет того, что он вообще здесь делал? Ведь он должен был понимать, что это рискованно в его возрасте — отправиться в такое путешествие одному, да еще в середине зимы. От Огайо путь неблизкий. Мне кажется, он собирался что-то сделать или с кем-то встретиться. Что вы думаете по этому поводу?
Мужчина качает головой:
— Клянусь, я не имею ни малейшего представления о том, что ему здесь понадобилось.
Что-то в его голосе подсказывает детективу, что он лжет. Детектив хочет что-то сказать, но осекается и замолкает. Нет смысла давить на парня. Ему и так нелегко.
***
Она дошла до того места, где Арчер-авеню резко поворачивает налево. Она слышит шум автомобиля, но из-за ветра непонятно, с какой стороны этот автомобиль приближается. Да это и не имеет большого значения. Она уже не чувствует ни рук, ни ног. Даже если машина едет ей навстречу, ни один водитель, если у него есть живая душа и способность к состраданию, не оставит ее на холоде в такую ночь.
Она выходит на середину дороги, смотрит вперед и назад, затем начинает махать руками. Скоро она видит свет фар, приближающийся к ней из-за изгиба дороги. Как чудесно! Машина движется в ту сторону, куда ей надо. Она готовится закричать водителю и уже делает шаг к обочине, в сторону от машины, как вдруг из-за резкого порыва ветра теряет равновесие. Ее белые туфли скользят на пятне черного гладкого льда, и она, всплеснув руками, падает прямо под колеса автомобиля.
***
— Сестренка? Это Джозеф. Слушай, я тут в доме отца, и… Что?
— Я спросила: ты знаешь, сколько сейчас времени?
— Да. Извини, что разбудил. Я три дня пытался дозвониться до отца. Он не брал трубку.
— Господи! Что случилось? Как он?
— Его здесь вообще нет! И машины нет. Он оставил на столе конверт. В нем завещание, банковская книжка, сертификаты на акции, документы на дом — он оформил его на тебя — и еще… письмо.
— Что в письме?
— Нет, не по телефону. Ты можешь приехать? Я позвонил в полицию, и мне надо их здесь дождаться.
— Я буду через час. Ты-то как?
— Да как? Никак. Но спасибо, что спросила.
— Как ты думаешь, куда он поехал?
— Когда приедешь… Я все расскажу, когда приедешь.
***
Водитель грузовика с полуприцепом до последнего не видит припаркованного автомобиля, и у него нет времени ни затормозить, ни уйти в сторону — только не на этой дороге, не на этом голом льду. Он врезается в машину и толкает ее дальше — летят искры, осколки стекла дождем обдают кабину, — затем сшибает снеговика, слепленного прямо посреди дороги, и наконец машина отскакивает от грузовика, выезжает на обочину и скатывается вниз по заснеженному склону.
Водитель колотит кулаками по рулю, ругается последними словами, но не останавливается. Снег падает так плотно, что дороги почти не видно. Если он опоздает с доставкой груза, то придется отвечать.
«Что за идиот! — думает он. — Будет теперь знать, как парковаться на таком повороте в такую погоду». Ну какой нормальный человек оставит машину в опасном месте для того, чтобы пойти и слепить снеговика прямо посреди дороги?
Через несколько миль он замечает, что на больших, ледяных комьях снега, прилипших посередине лобового стекла, там, где их не мог достать ни левый, ни правый дворник, видна кровь.
«Господи, пожалуйста… Боже мой, нет!»
Он съезжает на обочину и останавливается, чертыхаясь, спеша, достает из-под сиденья фонарик, открывает дверь, встает на подножку и осматривает капот.
Кровь и волосы. В комьях льда и снега — кровь и волосы. Он встряхивает головой. Нет, это просто снеговик. Это просто снеговик — и все. Но откуда кровь? Наверное, это птица. Да, птица. Птица ударилась о капот, а он не заметил.
«Но у птиц нет волос», — возникает шепот на задворках сознания.
— Нет, — громко говорит Руди. — Нет. Это была птица. Птица ударилась о капот, а я не заметил. — И это помогает. Не очень, но помогает. И он едет дальше — руки у него дрожат, он знает, что это не могла быть птица, но снова и снова убеждает себя в обратном — и очень хорошо понимает, что это будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.
***
— …Очень красивая девушка, тут уж не поспоришь. Длинные светлые волосы, миловидное лицо. Она напомнила мне мою младшую дочь. Я увидел ее в танцевальном зале «Уиллобрук» — когда-то он назывался «О’Генри», а потом его выкупили новые владельцы и решили все там… подновить, что ли.
Она подошла и пригласила меня на танец. Я рассудил: почему бы нет — она была страшно вежливой, не то что нынешние девушки, — и мы не слишком долго, но очень недурно потанцевали. Видели бы вы, как она была одета! Длинное белое платье, глаз не отвести, и белые туфли. Это, наверно, прозвучит слащаво, но она была похожа на ангела с рождественской
