О выражениях воды.

Н. М.: В любом пятне или подтеке всегда видится прежде всего лицо. Бесконечные выражения лиц, это выражение воды.

Об американцах.

Н. М.: В них есть нечто старинное. Сотни обычных вещей они делают по-своему, точно и скромно, как йоги.

О спорте.

Н. М.: Он хорош, пока личное дело и бесстыден, когда собирается много людей.

Разговор шел от Калинкнна моста до Летнего сада.

А. В. прочел «На удаление зуба»[26].

Л. Л. эта вещь очень понравилась, так же как и Д. Х. Потом Д. Х. изобразил полет мухи: подняв глаза и разводя руки, он повторил несколько раз: Тю-тю-тю. Этим он рассмешил всех.

Я. С.: Твоя ошибка в том, что ты классифицируешь. Если разделить на четыре рода, их окажется пять; на пять, будет шесть. Поэтому не надо искать числа, а просто описывать один из родов. Если хочешь, дели на такое и не такое.

Л. Л:. Но в математике есть же классификация. Я. С.: Это другое дело. Там не общая точка зрения, а частная, для данного случая. Так, троякое деление правильно лишь для треугольников на плоскости, для иных нет. Всех же, наверное, не охватить, в самом таком задании ошибка.

Л. Л. не согласился. Но его одолевала простуда. Я. С. тоже был простужен. Разговор затих.

Сон Я. С.: Ему вновь привиделся его бывший учитель Г[27]. Тот был просветлен, но не интересен. Встреча произошла очевидно на железнодорожных путях, были тут рельсы и провода. Я. С. попросил подбросить его вверх: испытание на чудо. Если сделает, тогда неинтересно: значит, это призрак, ведь Г. давно умер. Неужели не догадается? — думал Я. С. Нет, не догадался и подбросил, высоко, но все же это можно было объяснить и естественно. Я. С. вновь попросил о том же. На этот раз учитель подбросил его выше телеграфных проводов. Значит, чудо. И сразу учитель стал Я. С. неинтересен и пропал. Ведь во сне так всегда: что становится безразличным, то перестает существовать.

Я. С.: В представлении о чуде погрешность; представишь, что оно осуществилось, и уже не интересно.

Л. Л.: Чудо, верно, все-таки не в факте, а в стиле.

Д. Д. и Л. Л. говорили об архитектуре, почему дома надо строить из камня.

Камень — шероховатое, твердое тело, на нем печать страшно медленного и долгого изменения; он тяжел; он вышел со дна моря или из земли; у него свой состав.

Здание охватывает пространство в высоту. В нем должна быть прочность и долговременность. Оно хранит. Глыба, положенная на глыбу, дает возрастание прочности. А металлическая конструкция, чем больше, тем более хрупка. Каменная архитектура есть использование тяготения, игра с ним; металлическая — использование сил сцепления.

Дерево это ткань, оно продукт роста и подвержено разложению. Бетон аморфен, как газ. Камень же не аморфен и не ткань, а стихия. Он не отлит по случайной форме и не сломлен, а высечен. Он консерватизм земли.

Очень трудно сказать, в чем тут дело. Камень долговечен. К нему прикасаешься с уважением.

Н. М.: Замедленная съемка показывает, как грустны все движения человека. Но интереснее было бы снимать так не ходьбу или падение, а человеческое лицо.

Н. М. скромно пил чай, развивая перед хозяевами свои любимые теории питания. От взора его не ускользнуло, что муха села на блюдце с сахаром. — Смотрите, — сказал Н. М., — муха минует один сахарные песчинки и стремится к другим. Это показывает, что они в действительности не одинаковы. Вряд ли, чтобы у мух не было индивидуальных особенностей вкуса, как и у людей.

Н. М.: У Н. А. непременно должны быть глисты в кишках. Этим я объясняю прекрасный цвет его лица. — Н. М. говорил серьезно.

Н. М. считал себя знатоком эндоптического зрения. Его занимало, что делается у него в глазу. Он наблюдал пятна или помутнения, искры и волокна. Пятна плывут группой медленно на границе ноля зрения, пока не пропадают. Искры совершают непрерывное движение, как туча мошек вечером перед хорошей погодой. Волокна крупны, они бледны и неподвижны. Есть еще другие волокна, крупнозернистые, они похожи на водоросли или морские животные.

Н. М. на основании различия движений этих телец и их размеров (он. вычислил их), устанавливает, что видит человек в своем глазу. Он считает также, что пятна находятся довольно далеко от дна глаза, это сгустки в стекловидном теле, они поворачиваются вместе с глазом и уплывают из-за стремления уловить их в центр зрения. Искры или светлые точки, наоборот, обладают самостоятельным движением.

Л. Л. с горечью говорил о крушении Словаря[28].

Л. Л.: Ни ты, Я. С., ни те другие, не желаете сотрудничества и не способны к нему. Вы не подчиняетесь даже тем правилам, которые сами установили. А главное, каждый из вас уверен, что только он и делает замечательные вещи; в других людях собственно никакой нужды нет. Неуважение к соседям — незавидная привилегия. Да, вы не потратите усилия, чтобы вникнуть, что считает другой. Капризность и истерический деспотизм одного (Я. С.), несокрушимый эгоизм и суетность другого (А. В.), недоверчивость к смыслу всякой работы и лукавость третьего (Н. М.), вот, что есть на самом деле.

Я. С.: Ты бы сам что-нибудь делал, тогда, может быть, были бы результаты.

А. В., тот легко и с готовностью покаялся.

А. В.: Мне дико везло это время в карты. Каждую ночь я проводил в ресторане и не засыпал раньше шести. Так что даже устал и все это надоело. В валютном баре в еще пустой комнате, я видел девушку, сидевшую на ковре и ожидавшую иностранцев...

Д. Д. предложил Л. Л. писать вместе книжку о последних днях перед весной 1914 года, о расцвете того времени и неизбежной, все же неожиданной катастрофе. Люди, которые суетились и решали. 11 вот, все кончено, невозвратимо.

Д. Д. и Д. Х. впервые познакомились друг с другом. Они разговаривали о замкнутости эр, о неправомерности выхода из своей эры; о ложности понятий «первобытный человек» и «первобытная земля», — их никогда не было, всегда была своя высота и своя сложность; о постоянном идейном имуществе человечества; об увяданнн нашей науки.

Интересно, что они не слушали друг друга, но остались одни другим вполне довольны.

Л. Л. время от времени входил в разговор. Н. А. писал шуточную оду и сам от удовольствия