Жестом пригласив меня на выход, мужчина действительно провожает меня по коридору, и пока он меня направляет, мне легко. Трудно становится на ступеньках, когда я спускаюсь на мостовую, а он смотрит на меня сверху, а затем скрывается в здании.

Дверь захлопывается.

Я снова впадаю в оцепенение и стою невесть сколько, пока под шаль не пробирается весенний сырой холод, и я, встрепенувшись, оглядываю улицу.

Стоять дальше точно нельзя. Я так и прижимаю документы к груди… Взгляд упирается в вывеску отделения банка, где я могу снять деньги на мелкие расходы, только ни малейшего желания переходить дорогу у меня нет, и я поворачиваю направо просто потому что направо до конца здания Суда ближе, чем налево. Я иду, чтобы не стоять, бреду без цели до площади, в которую упирается проспект.

Я чувствую себя такой потерянной…

Кажется, меня окликают торговцы и извозчики. Пышная лоточница предлагает мне купить грошовый пончик в жирном масле.

Мотнув головой, я тороплюсь свернуть в проулок, чтобы оказаться от них от всех подальше.

Куда мне пойти?!

Замуж меня пристроили родители, потом Берт поставил перед фактом, что мы переезжаем в другую страну.

Но сейчас решить, куда двигаться, могу только я.

Оглядевшись, впервые за много лет осознанно, я вдруг начинаю видеть не сквозь серый унылый туман, а по-настоящему. Мир обретает яркость красок, объём. Я делаю глубокий вдох, и ощущаю разнообразие запахов — сдоба, молодая трава, слишком резкий парфюм у прохожего, что-то кислое. Я снова чувствую холод и пронизывающий ветер, чувствую, что у меня прохудился левый ботинок. Ещё вдох.

— Встала посреди дороги!

И правда…

Я отступаю к ближайшему двухэтажному дому.

Хм, а разве здесь была винно-бордовая вывеска? В подобных домах обычное дело жить на втором этаже, а на первом устраивать магазин, но яркая вывеска как будто возникла только что, по сказочному волшебству — возникла как приглашение, возникла специально для меня.

Сомнений нет. Я тяну створку на себя, вхожу в полутёмное заставленное ящиками пространство.

Вывеска гласит:

“Бюро исполнения желаний”.

Глава 3

— Хей, куда?! — окликают меня со спины.

Я непонимающе оборачиваюсь и вижу седую женщину с закрытой драной рогожей большущей корзиной. Она опускает ношу на мостовую и повелительно машет мне, требуя, чтобы я подошла к ней немедленно. Тон настолько непривычно повелительный, что я просто стою и хлопаю на неё глазами. Вообще я так привыкла подчиняться, что у меня не возникает ни малейшего протеста, хотя умом я понимаю, что посторонняя горожанка не в праве ни указывать мне, ни тем более приказывать. Наверное, я бы всё равно подчинилась, только ноги не идут.

— Простите? — я вспоминаю, как обратиться вежливо. Чего эта женщина от меня хочет?

— Спускайся оттуда! — требует она. — Тебя надуют, дура! Для них такие как ты, потеряшки несчастные, лакомая добыча. Иди сюда. Иди-иди, я тебя провожу в приют, и там жрицы тебе помогут по-настоящему. Уж ума-то прибавят.

Но захламлённое помещение совершенно не похоже на логово мошенников. Да и что мне сделают? Отберут деньги? Отберут жизнь? У меня нет ничего ценного, за что стоило бы держаться.

Я склоняю голову к плечу.

Женщина… мне не нравится. Её бесцеремонность я воспринимаю слишком болезненно.

— Вы… — начинаю я.

— Да иди ты сюда, — требует она.

Сплюнув на мостовую, женщина делает шаг мне навстречу и протягивает руку, словно хочет поймать за юбку и увести за собой.

В голове яркой вспышкой взрываются радость от того, что кто-то поможет мне, направит, позаботится, ответит, куда идти и даст угол, где я забьюсь под одеяло и закрою глаза, и вместе с трусливой радостью вспызивает яркое, огненное возмущение.

Я не хочу в приют, я не хочу в арендованный мне Бертом дом.

Я хочу!

На самом деле я понятия не имею, чего я хочу, но мне кажется, что волшебным образом появившееся “Бюро” единственное место, где я верну свою жизнь, и я пячусь от женщины.

— Это не ваше дело, — с твёрдостью, которой у меня никогда в жизни не было, отвечаю я.

— Дура, я тебя спасаю, добра тебе желаю! Совсем не соображаешь, что творишь. Потом благодарить будешь.

“Потом благодарить будешь”, — говорил мне папа. Только вот не испытываю я благодарности, одно сожаление, а папа ведь и правда добра желал.

— Я решу без вас, сама, — отрезаю я.

И она неожиданно соглашается.

— Хорошо, — она втискивается в дверной проём мимо меня и вдруг оплывает как подожжённая восковая свечка.

Тёмное, в заплатках по подолу и на локтях платье падает на пол. Женщина в буквальном смысле выходит из одежды, только она уже никакая не женщина, а очень странное существо женского пола. Лицо не белое, а с металлическим золотым оттенком и словно присыпано перламутром. У девушки нечеловечески большие иссиня-фиолетовые глаза, у радужки чёрная будто траурная кайма и зрачок вертикальный. Бледные губы почти не заметны, а вот скулы выделяются.

Причёска украшена этакой короной — витыми рогами.

На девушке неприлично узкое облегающее платье из очень странной ткани. Я такой никогда не видела.

— Кто вы?

Девушка распахивает внутреннюю дверь, и я вижу картину, которой внутри здания просто не может быть. За дверью шелестит залитый солнцем лиственный лес.

— Я та, кто приглашает тебя на чашечку… чая. Если тебе хватит храбрости, приходи, — она первой шагает в проём и исчезает, но до меня всё равно долетает её звонкий голос. — Если рискнёшь, дверь будет ждать тебя, ты вернёшься, когда захочешь.

Какая разница, вернусь я или нет? Я ни за что больше не держусь. Я делаю шаг в проём.

Тропинка под моими башмаками изворачивается, мелкая, но очень густая поросль расходится будто занавес открывается, и я спускаюсь к стиснутому камнем рукотворному водоёму. В природе не бывает вытянутых прямоугольных озёр. Водоём лишь самую малость шире тропинки, зато тянется далеко и с противоположной стороны высится белое двухэтажное здание, опоясанное массивными колоннами.

Я оказалась… в храме?

Не знаю, можно ли пройти по мраморному бортику. Уходящие под воду ступеньки явно намекают, что в храм ведёт водный путь.

Я не оборачиваюсь, не проверяю, ждёт ли меня портал. Я иду вперёд и, не боясь намочить подол, ступаю на первую ступень. Ботинки намокают, и я прикусываю губу — разумнее было бы снять их, а не лезть в воду как есть? А куда деть документы, которые я продолжаю прижимать к груди? Папку