Узолба замялся. Потом он назвался именем Забуло, сказав первое, что пришло в голову, имя, которое походило на его собственное, но немного искажённое.

— Значит, ты рыбак?

— Нет… но я долго был связан с этим ремеслом, — неуверенно произнёс он.

— Хорошо, тогда пойдём, друг Забуло, помоги мне дотащить улов до той хижины, где я живу и можешь разделить со мной завтрак. Это будет не пир, но у меня найдётся кувшин старого вина, отложенный до зимних туманов… э?

Так что бог и рыбак поднялись по дюнам к маленькой опрятной хижине, укрывшейся под ветвями громадного дерева зунабар, и весь тот день они беседовали и пели песни, и Узолбе показали сохнущие на солнце сети и маленький садик за домом, и красочные цветы, которые росли у двери. Чандар демонстрировал теорию и практику крючка, весла и лески, и как читать ветры и течения, и предсказывать по ночной луне погоду на день. Над Симраной сгустились сумерки: красное солнце опустилось за высящиеся алебастровые башни Ниом Пармы и налетел холодный ветер, хлеща порывами из сердца тёмного моря.

Но тепло и уют царили в хижине с тростниковой крышей, где в каменном очаге жадно потрескивал огонь, наполняя комнату ярким светом. Они поужинали вместе, рыбой, фруктами и грубым чёрным хлебом с остатком красного вина. До этого дня Узолба никогда не вкушал пищу смертных. Сытный согревающий жар, который эта простая еда рассылала по всему его телу, оказался необычным и приносящим довольство. Чувство сонливости, поднимающееся из полного чрева, приносило гораздо больше удовлетворения, чем пиршества из воздушных кушаний, с незапамятных времён насыщавшие его божественные вкусы.

Весь тот вечер, пока растущая буря завывала под стрехой крыши, они лежали, растянувшись у ревущего очага и рыбак плёл небылицы, которые он слыхал из обрамлённых бородами уст моряков. В свой черёд бог сбивчиво поведал кое-что о чудесах моря, его тайнах и диковинах.

Той ночью в постели, на пороге сна, Узолба решил, что на другой день встанет пораньше, отправится в город и исполнит задачу, возложенную на него богами. Но, впрочем, когда настал день, когда они поднялись и Чандар отправился на рыбную ловлю, нашлось слишком много занятий, которые следовало выполнить. Он вкусил гостеприимства Чандара-рыбака и теперь должен был отплатить помощью в делах. Ибо имелась рыба, чтобы её почистить, сети, чтобы их починить и ножи, чтобы их наточить. И он не мог просто уйти и бросить работу невыполненной. Поэтому Узолба на время задержался, чтобы прополоть сад, полить цветы, нарвать поспевшие фрукты с раскидистых ветвей дерева зунабар и набрать на берегу плавника, чтобы подкармливать огонь.

Таким образом каждый день переливался в следующий, как одна волна смешивается с водами другой. Узолба находил свою новую жизнь насыщенной и оживлённой, наполненной маленькими домашними делами и озарённой маленькими домашними радостями. И здесь повсюду были новые вкусы, звуки и зрелища. Куда бы он ни обратился, то видел новое, свежее и изумительное. Он узнал море, так, как никогда его не знал, он, который был одним из морских богов. Он видел сотню настроений моря, тысячу ликов, мириад оттенков. А затем было чудо цветущей весны, диво роскошных осенних закатов, мистерия летнего дождя. Великий неспешный ритм смены времён года, вращающихся, словно грандиозное колесо и с каждым поворотом приходило изумление новым чудом. Золотая луна. Её жемчужный свет на гладких тёмных водах. Великолепие звёзд.

Пролетали недели, как быстрый взмах крыла чайки. Память о его жизни среди богов потускнела, померкла и зачахла. Было столько вещей, чтобы увидеть и сделать их, попробовать на вкус и узнать. Старые воспоминания и старые замыслы вытеснило прочь из мыслей.

Проходили годы и Узолба или Забуло стал рыбачить вместе с Чандаром. Эти двое стали как братья, деля одну и ту же лодку, кров и очаг холодными ночами и ветреными днями. Они вместе наслаждались радостями и претерпевали невзгоды этой жизни… и случилось так, что рыбаки Чандар и Забуло вместе прожили весь свой век.

Высоко над алебастровыми шпилями Ниом Пармы, боги ждали на горной вершине под пылающими звёздами. О да, долго и долго ждали они, ибо не могли покинуть то место и были связаны своим обетом не карать алебастровый город, пока Господь Узолба вновь не вернётся к ним со своим решением. Ибо столь крепок их зарок; и толкуют в Симране, что клятву богов нельзя нарушить.

Так произошло в давние времена и никто из людей не ведает окончания этой истории. Однако же Ниом Парма всё ещё возвышается у Ниранианского Моря… Я знаю это, поскольку я бродил по её алебастровым дорогам лишь накануне вечером, в грёзах. Что же до властителя Узолбы, коему Жрецы Моря сожигают рыбу на маленьких алтарях в небольших храмах у причалов, то я не могу не предположить, что он никогда не вернулся вновь к своим собратьям на одиноком пике, но прожил весь свой век в маленькой опрятной хижине, укрывшейся под раскидистым деревом зунабар. А что же до богов Ниом Пармы, то кто знает, ждут ли они ещё на той ветреной горной вершине у моря, исполинские, грозноокие, облачённые в сияние.

Низвержение Оома

Рассказывают, что некогда в Симране, в Мире Грёз, обитал в Землях Вокруг Зута народ идолопоклонников, который отвернулся от Богов, сказав: — Создадим своего собственного Бога, чтобы лишь мы изо всех народов могли ему поклоняться.

И высилась тогда близ Зута могучая гора, целиком из чистого и незыблемого смарагда, прочнее гранита, прекраснее мрамора. И, воззрев на неё, сказал тот народ: — Высечем нашего Бога из этого зелёного камня, дабы он высился над трудами людей, что уступают нам.

Так приступили они к труду своему, вытёсывая и ваяя из горы подобие измышлённого ими Бога, которого они нарекли Оомом, ибо никакого другого Бога с таким именем не было известно в людских землях. И поколениями трудились они, создавая Оома и пядь за пядью появлялся он из блистающего смарагда, пока они вытёсывали и высекали, палец тут, бровь там, ноздрю, изгиб бока или щёки.

Когда их тяжкие труды завершились, появился образ Оома. Из вершину горы вытесали его голову, на которой были четыре лика. Лик, что смотрел на север, был зловещим и предвещавшим беду. Лик, обращённый на юг, был кротким и улыбающимся. Восточный лик беззвучно ревел в неистовой ярости. Лик, смотрящий на запад, был погружён в сон.

Восемь рук было у Оома, каждая пара их сложена на груди.

Восседал он с