Шрифт:
Закладка:
На веселые жизни пиры
заявляюсь я черным котом…
Двухступенчатая квазиавтопародия
Мне несут здоровущую кость…
Капли горького счастья — на дне
опустевшей моей пиалы.
Ступень первая (разгонная)
Между людьми и мною точно
стоит высокая стена.
Счастье горькое — до дна!..
… Просто поразительно
точно ты стоишь, стена!
Нет бы — приблизительно.
Ступень вторая (маршевая)
Я, братва, загрузился вполне.
В горле ком — так и тянет в сортир.
В каждой форточке — во! — по луне;
на тарелке — селедкин мундир.
В небесах — мелких звездочек горсть,
а на тумбочке — грязный стакан…
Вот сейчас догложу свою кость
и отправлюсь в уютный бурьян.
«О колдунья северного края…»
О житель Рима, над тобой
Другое небо, звезды, солнце.
О колдунья северного края,
скольких гордых римлян Вы околдовали!
В сладком рабстве оставаться не желая,
все они в свою Италию удрали.
Но в Италии над ними — то же небо,
те же звезды и планеты, то же Солнце.
Тень с поклоном поднесет вина и хлеба,
и к полуночи кувшин покажет донце.
День продлится, как обычно, — бесконечно.
Тени, тени… Хоть одна б душа живая!
Беглецам среди теней искать Вас вечно,
о колдунья северного края…
Воспоминание Китая
На каменном папирусе
Я нашла свое лицо
Эпохи Эхнатона
В короне солнца
Бумажный тигр
эпохи Лао Даня
ожившим камнем
тянет свою лапу
к моей душе,
мурявкая сердито,
над черною водой
(Жидки чернила!).
В какой земле мои оборванные корни?
Ковбоям из голубого салуна
До полуночи светит неоновым светом
Голубая гостиная каждый четверг.
Тот не может еще называться поэтом,
кто себя испытаниям здесь не подверг.
Ой, крутыми парнями мы стали!
Чуть не так, и — навскидку, в упор…
Пробежимся по диагонали —
не годится! И весь разговор.
Не стихи, а кривые обрубки;
ни на грош в них поэзии нет!..
Ртутно-люминесцентные трубки
льют холодный отравленный свет.
Что чем пахнет
Настанет пора тополиного пуха,
и люди подхватят, распахнут одежды.
И тут ты узнаешь, как пахнут надежды —
немножко лилово, приятно для нюха.
К любимой с единственной розой и с водкой
придешь ты, надеждами полный к тому же.
А в нос шибанет табаком и селедкой —
увы, это запах ревнивого мужа.
С мороза тобой принесенная роза
куда-нибудь плюхнется белой лягухой.
Вот тут ты учуешь, как пахнет угроза —
о, резко хреново, опасно для уха.
Уйдешь, проклиная всю эту палитру.
Весь мир почему-то представится косо.
А дома зубами откроешь поллитру
и с горя хлебнешь до лилового носа.
«Мышонок — мышонок и есть…»
Мышь
на выстывшей за ночь плите
аппетитно хрустит в темноте —
уплетает мои сухари.
Кот Василий, проснись, посмотри…
Мышонок — мышонок и есть:
— Ай, страшно!.. — и в норку скорей.
Рассыпал крупу — нет бы съесть!
Изгрыз с полведра сухарей.
Из дырки таращится в мир -
В кладовку. А полки — пусты…
Ах, масло! И сало! И сыр!
Коты вас сожрали, коты!
Сожрали, и в масленку — пост…
Мышонок совсем ни при чем.
Антенною вытянув хвост,
На полке гремит сухарем.
Приехали!
Бывает, я о высоком мечтаю.
Директором представить себя хочу.
Я выбегаю, руку поднимаю:
— Эй, такси, такси! — надрывно кричу.
И я, бывает, о высоком мечтаю.
Себя литератором представить хочу.
Уздечку беру, глаза закрываю:
— Эй, муза! Пегаса мне! — истошно кричу.
Глаза открываю — а где же Пегас?
Он с музой давно улетел на Парнас.
Ох, что же мне делать? Хватаю мотор,
таксисту — червонец… Стоп-стоп — светофор!
Визжат тормоза. Вновь зеленый — вперед!..
А сердце молотит, что твой пулемет.
Водитель, опомнясь, спросил:
— Вот те раз,
куда ж Вас везти?
Я — в ответ:
— На Парнас…
Размышления пиита на финансовой мели
Тяжело старушке жить.
Продала она корову.
Тяжело пииту жить.
Продал пишущу машинку.
Столь стихов за ней сложить,
столько времени убить,
а прочтешь — и все в корзинку.
Эх, куплю я карандаш…
Или — шарикову ручку!
Ба, сосед…
— Миш, трешку дашь?
— А четвертной когда отдашь?
— Рассчитаемся в получку!
Нет, не дал. Ох, как же быть,
у кого б занять полтинку —
долг соседу уплатить?
Тяжело пииту жить.
Продал пишущу машинку.
Феня, фенечка и «фенька»
В деревне сочиняется
