Я словно чего-то ждала, втягивая его запах — прохладный, горьковато-пряный. В нем смешались далекий отголосок, эхо дорогого парфюма, может, еще с утра, и влажный запах снега. И свежего пота — острый, заставляющий невольно раздувать ноздри. И дыма, словно он сидел у костра. И что-то еще, тонкое, неуловимо-тревожное.

Что… будет?..

Эти два слова вклинивались в пульс, растекались теплом от ямочки под горлом к солнечному сплетению и ниже, к животу. Но каждая новая секунда была как укол ледяной иглой.

Ничего… не… будет…

Ну и хорошо. Надо просто поблагодарить, снять трос, бросить в багажник. Сесть за руль и ехать домой. Горячий душ, ужин, кофе с коньяком. И к станку, к станку. Сегодня очередь Жанны. Клотильда, королева василисков, сама про себя не напишет.

Но почему-то я медлила. Чтобы он сам меня отпустил? Или… чтобы не отпускал?

Твою же мать, я совсем рехнулась? Незнакомый мужик, ночь, лес… Для романа это хорошо, но не для реальной жизни. Может, он маньяк. Может, так приманивает свои жертвы: ой, караул, машина в кювет ушла.

Да нет. Я просто помогла ему. А он помог мне. И подхватил, чтобы не упала обратно в канаву. Это вообще ничего не значит. Потому что…

Его глаза вдруг оказались совсем близко — темные, почти черные. С отблеском багряного адского пламени. Я попыталась отодвинуться, но он не позволил, стиснув еще крепче.

Мама дорогая, ничего себе у него болт!

Кажется, кто-то капитально влип. Когда ты, идиотка, голосовала по ночам поливалкам и бетономешалкам, думала, что с тобой больше ничего уже случиться не может, правда? Но любое везение когда-нибудь заканчивается. Если тебе на роду написано быть изнасилованной и убитой, значит, так и будет. Однажды сорвалось, потому что помешали, но пьеса должна быть закончена. И теперь режим бешеного зайца уже не поможет.

Но надо хотя бы попытаться, что ли? Кричать, вырываться, царапаться…

Он легко прикоснулся губами к моим, и я с ужасом поняла, что… отвечаю.

Сука, блядь, это что?!

Это то самое пресловутое предающее тело из лыров?! Ее дерут всухую, а она вдруг течет, кончает и влюбляется в насильника. Я сама всегда над этим смеялась. И что?

Впрочем, похоже, насиловать меня никто и не собирался. Вовсе не дикий поцелуй с языком по самые гланды, за которым следует треск разрываемой одежды. Нет, осторожно, мягко. Как будто разведка, и вовсе не боем. Или вопрос: ты не против?

А я и сама не знала, против или нет. Голоса разделились поровну.

С кем только я не целовалась за сорок лет. И как только не целовалась. Но уж точно не так. Не с мужиком, которого увидела впервые и даже имени которого не знала. Да ладно, я его и не рассмотрела толком. Но страх почему-то вдруг ушел.

Было в этом поцелуе, вполне так целомудренном, что-то… сладко, порочно волнующее. Когда сердце не бьет в бубен, а лишь слегка ускоряет ход. Когда совсем немного не хватает воздуха, и пытаешься вдохнуть чуть глубже. Когда не колотит крупной дрожью, а только подрагивает внутри, тонко, едва заметно. Это было похоже на один — всего один! — глоток дорогого вина, который не дурманит, а окутывает все вокруг легкой дымкой.

Перехватив дыхание, он прижался лбом к моему лбу, по-прежнему глядя в глаза, и я никак не могла отвести взгляд, словно под гипнозом.

— Как тебя зовут?

— Евгения, — ответила я, с трудом проглотив слюну.

— Я Николай. Послушай… — он резко дернул рукой, высвобождая часы из-под края рукава. — Я опаздываю зверски. Черт, уже опоздал. Телефон дашь?

Нет, нет, нет, не хочу, не надо!

Я молча кивнула. Отпустив меня, Николай достал телефон из кармана, и я продиктовала номер. Дозвон делать он не стал. Так торопится? Но это две секунды. Или просто не захотел, чтобы его номер был у меня? Чтобы полностью оставить инициативу за собой?

— Ну… счастливо!

— Счастливо, — машинально повторила я, глядя, как он садится за руль.

Заурчал двигатель, брызнула из-под колес снежная каша. Еще мгновение — и две раскаленные точки габаритов скрылись за поворотом. Бросив в багажник трос, я открыла водительскую дверь и чуть не плюхнулась на забытый апельсин.

* * *

«Я ехала домой, душа была полна…»

Чем? Что это вообще было-то?

Если б я знала! Но раздрай в башке поселился конкретный.

Выехав на трассу, напряженно рыскала глазами: вперед, влево, вправо, в зеркала. Снег повалил еще гуще, то и дело приходилось объезжать аварии. Но при этом в мыслях я без конца прокручивала недавний эпизод.

Когда тебе сорок, со знакомствами все непросто. И дело даже не в том… не только в том, что ты уже не та красотка с гладкой мордашкой и задорно торчащими сиськами, какой была двадцать лет назад. Если отбросить в сторону исключения и статпогрешность, то мальчики от двадцати до тридцати с хвостиком не смотрят на сорокалетних теток, им подавай девочек-ровесниц. Твои ровесники не смотрят, потому что тоже хотят девочек. А те, кто постарше… Положа руку на сердце, и сорокалетние мужики ан масс уже совсем не торты, что уж говорить о тех, кто старше?

Либидо, конечно, тварь не слишком разборчивая, особенно если выбор невелик. Но когда с возрастом батарейка в нем начинает садиться, здравый смысл зачастую берет верх.

Эй, подруга, а нам правда нужен вот этот вот плешивый с пивным животом, гипертонией и простатитом? Может, лучше порно и вибратор?

Но допустим, допустим… Николаю этому самому вряд ли меньше тридцати пяти. В его возрасте мужчины либо женаты, либо разведены, либо вдовцы. А если женаты никогда не были, это знак, что надо бежать от них, теряя тапки. Имея в активе опыт двух замужеств и внесистемных отношений со всеми прочими категориями, я могла с уверенностью сказать: оптимальный вариант — это когда ты удачно выходишь замуж до тридцати и счастливо живешь с единственным мужем всю оставшуюся жизнь. Но это как джек-пот в лотерею сорвать.

Да, так вот возвращаясь к началу — его-то с чего пробило? С большой голодухи? Нет, я, конечно, женщина интересная и выгляжу моложе паспорта, на добротные тридцать пять или даже потасканные тридцать. Но как он умудрился это рассмотреть ночью, сквозь снег, в мигающем красном свете? Я вот его не смогла. Может, ситуация дорисовала ему образ сказочной феи? Или та самая химия-физика, которая и без подсветки обойдется?

Затаившиеся в окопе авторицы