– Эй, малыш Зигфрид, что за ерунду несет этот тип?

– Он рассказывает мне о звездах.

– Ну, хватит об этом, теперь нам пора домой.

– А в слонах? В слонах тоже есть демоны?

– Идем, тебе сказано!

– В слонах, наверное, не борьба, а целая война идет!

– И в моем ремне тоже?

– Ой, точно!

– ИДЕМ!

Раб остался у хижины, а мужчина, взяв мальчика за руку, повел его к воротам. Постовые, отдав честь, выпустили их наружу, а раб так и стоял, наблюдая, как отец и сын уселись в отполированный до блеска «Мерседес-Бенц» и скрылись из вида.

* * *

– Мари-Софи?

– Что?

– Можно мне с тобой поговорить?

– Можно.

– Ты здесь одна.

– Да, совсем одна.

– Все укрыто тьмой.

– Да, мне видно это из моего мансардного окошка: нигде ни звездочки.

– Я осмотрел всю землю: все спят.

– Все, кроме меня.

– Ты тоже спишь.

– Но я же читаю книгу!

– Нет, ты спишь.

– Я сплю? О, Боже! И свечка горит?

– Да, горит. Так же, как и ты будешь гореть…

– Ну и влетит же мне! Дом-то старый, заполыхает – ахнуть не успеешь!

– Я присмотрю за свечкой.

– Спасибо!

– В наши дни трудно найти, с кем поговорить, никто больше не видит снов, города погружены во мрак, единственный признак жизни – человеческое дыхание, что исходит от домов холодными зимними ночами. Но потом я заметил тебя, тебе снился сон – так я тебя и нашел.

– Мне снился сон? Мне ничего не снилось! Тебя просто привлек свет в моем окне! Боже мой, я же забыла закрыть ставни! Мне нужно проснуться! Скорей разбуди меня, кто бы ты ни был!

– Можешь называть меня Фройде.

– Это не ответ! Разбуди меня!

– Я ангел западного окна – твоего окошка, что выходит на крышу. Я уже затемнил его, тебе не нужно ни о чем беспокоиться!

– Так ты у меня в комнате?

– Да, я всегда в твоем окошке… На твоем окошке…

– Хорошенькое дело! Мне вообще нельзя впускать к себе по ночам гостей мужского пола! А ну убирайся поскорее, иначе нам обоим крышка. Инхаберина [3], жена хозяина, уж очень строга по части нравственности.

– Ну я не совсем мужского пола…

– Да какая разница, достаточно того, что голос у тебя низкий! Давай проваливай!

* * *

Раб вернулся в хижину к товарищам-рабам, надсмотрщикам и расставленным на полках глиняным соколам. Те пристально взирали на своих создателей – бритоголовых мужчин, лепивших их из черной глины. Внутри хижины было жарко, ведь таких свирепых птиц нужно закалять в гигантских печах, где белое пламя могло свободно облизывать их расправленные крылья и растопыренные когти.

Раб молча принялся за свою работу: он наносил на соколиные глаза крошечный мазок желтой краски, перед тем как птицы отправлялись обратно в огонь.

* * *

– Нет, я не уйду, я не могу уйти!

– Тогда заткнись и дай уставшей трудяжке поспать.

– Но мне скучно!

– Я же не аттракцион для скучающих ангелов!

– А что тебе снилось?

– Вот так вопрос! Ты же только что сказал, что тебя привлек сюда мой сон!

– Да, но ты должна мне его рассказать.

– Я не привыкла делиться с посторонними всякой ерундой, которую вижу во сне.

– Но я не посторонний, я всегда с тобой!

– Назваться можно кем угодно! Хоть ты и торчишь здесь, на моем окне, и считаешь, что мы с тобой знакомы, я-то тебя знать не знаю. Может, ты какой развратник и ошиваешься тут, чтобы меня обрюхатить?

– Ну, ты это… спокойно…

– Нечего тут «спокойно», тоже мне святоша нашелся, будто никто из ваших никогда на женщину не зарился!

– Хммм…

Девушка ворочается во сне, книга выскальзывает у нее из рук, но ангел успевает подхватить ее над самым полом и, открыв наобум, пробегает глазами по тексту.

– Мари-Софи!

– Что?

– Я вижу здесь, на левой странице, что раб уже сделал подкоп под стеной вокруг лагеря. Давай я прочту тебе это место, может, тогда ты вспомнишь, что тебе снилось?

– О, Боже, читай уж! Хоть чушь нести перестанешь!

* * *

Когда его голова высунулась из подкопной ямы, над белесым полем пролетела ворона, прокаркав:

«Krieg! Krieg!» Он нырнул обратно в яму, а еще через мгновение на ее краю появилась небольшая дорожная сумка и розовая шляпная коробка с черной крышкой.

* * *

– Это не похоже на то, что я читала!

* * *

Выбравшись на поверхность, он вдохнул полной грудью. Ночь над полем была бодряще свежа, и даже не верилось, что это тот же воздух, что зловонным маревом висел над оставшимся за его спиной селищем смерти.

* * *

– Нет, это совсем не похоже на мою книгу!

– Но ведь это тебе снилось!

– А вот и нет – я читала любовный роман!

– Когда ты заснула, история продолжилась в твоем сне и стала развиваться в новом направлении. Я прочитал всю книжку от корки до корки, и это ее новая версия, слушай:

* * *

Но ему нельзя забываться в своих размышлениях о небе, ведь он в бегах… Осторожно подняв с земли шляпную коробку, он пристроил ее слева под мышкой, взялся за ручку сумки и направился в сторону леса. Он уходил…

* * *

– Вот-вот! И тебе следует сделать то же самое!

– Но он направляется сюда!

– И что с того? Тем, кого я вижу во сне, не возбраняется приходить ко мне в гости. А ты иди и найди себе другую книжку, чтобы заснуть над ней!

– Спокойной ночи, Мари-Софи!

– Спокойной ночи!»

II

2

«Гавриил гордо возвышался над континентами, его божественные стопы попирали Гренландский ледник на севере и Иранское нагорье на юге. Льнувшие к лодыжкам облака покачивали длинный подол хитона, скрывавшего под собой светлейшие ноги и всю благословенную ангельскую плоть. Его грудь перетягивала благородного серебра перевязь, на плечах красовались огненно-синие эполеты, а чýдную голову окутывал полумрак – чтобы россыпь лучезарных локонов не превращала ночь в день. Лик ангела был чист, как свежевыпавший снег, в глазах горели полумесяцы, вспыхивавшие истребляющим огнем при малейшем диссонансе ангельского сердца, на губах играла леденящая улыбка».

«Вот это верный портрет ангела!»

«Нежнейшие, как пух, пальцы Гавриила мягко тронули музыкальный инструмент – усыпанную драгоценными опалами трубу, что висела на его шее на розовом ремешке, сплетенном из собранных на Елисейских Полях горных маков. Ангел