Шрифт:
Закладка:
— Ян, ты мне нравишься.
За секунду все изменилось и меня бросило в жар. То, что я почувствовал от этих слов, потрясло до самого сердца, и останется теперь со мной навсегда. Я понимал, что испытываю к ней то же самое. Нежное и искреннее чувство переполняло нас двоих. Ее признание настолько испугало меня, что я стоял как вкопанный и не мог вымолвить ни слова. «Почему я не был готов это услышать? Неужели в душе я еще маленький мальчик, что не может признаться в этом самому себе?» — эти мысли не давали мне покоя. А дождь все шел и шел… Десять минут, а может быть и больше…
— Пойдем, дождь уже закончился, — будто из-под толщи зыбкой воды я услышал ее приглушённо далекий голос.
Как после свирепого шторма, я вынырнул из пугающих глубин и сделал долгожданный вдох. Подумать только, буря действительно прекратилась. Вокруг, но не внутри меня… Слабый луч солнца, как хрупкий побег, пробивался сквозь остатки свинцовых туч, а умытые дождем деревья стряхивали остатки прозрачной воды. Я медленно опустил руки и посмотрел на Мирру. Она, не поднимая глаз, разглядывала свои промокшие сандали. Увы, но в моих холодных объятиях она так и не смогла согреться. Не проронив ни слова, я молча взял мокрый плед, корзинки с земли и, развернувшись, медленно пошел в сторону дома. Изредка поворачивая голову, я видел, как златовласка неспешным шагом идет позади, находясь теперь где-то далеко в раздумьях собственного мира. Дойдя до ее дома, я растерянно обернулся. Мирра неспешно подходила ко мне, так и не поднимая взгляд, и, остановившись на расстоянии одного шага, лишь протянула руку, чтобы забрать корзинку.
— Спасибо, — тихо сказала она и направилась к двери.
Больше этим летом я ее не видел…
***
Вот уже и конец мая 1978 года. Очередной учебный год пролетел, как скоростная электричка, с короткими остановками на не известных, а бывает и опустевших, перронах. За эти прошедшие месяцы было множество новых знакомств, встреч и свиданий. Вначале я думал, что пройдет какая-то неделя или две и я смогу забыть ее слова, как заголовок воскресной газеты. На мгновение мне даже так показалось. Но почему-то в глубине души не покидало одно стойкое и непривычное ощущение. Что-то крошечное семя, которое она посадила в моем сердце, уже дало маленький и хрупкий росток, а после нашего расставания замерло. Но стоит его только полить, и он начнет быстро разрастаться, заполоняя все, что внутри меня. «Смогу ли я после ухаживать за столь прекрасным цветком, который станет благоухать алым бутоном в моем саду?» — эта мысль до сих пор необузданно пугает раз за разом. Казалось, что именно этот цветок заставит меня пойти покорно ко дну без лишнего всплеска и ряби, где через прозрачную толщу воды весь мир будет казаться совсем другим. Каждый день по моим жилам все больше разливалось желание нашей встречи, которое сменялось непомерной тяжестью и страхом. Будто между собой боролись две силы и выясняли, кто из них прав: где-то одна побеждала и завладевала всем, где-то — другая.
Будучи наедине со своими размышлениями, я возвращался из магазина под гаснущие окна домов, чтобы купить побольше муки и яиц для завтрашнего пирога, который в честь моего приезда испечет бабушка. Идя по деревенским дорогам в столь теплых вечерних сумерках, мне казалось, что вот-вот встречу хрупкий силуэт Мирры, который мерещился за каждым углом проходящего двора. Но в ту же секунду он ускользал, как пойманный руками ветер.
Зайдя домой, я направился в свою дальнюю комнату, пропитавшуюся тишиной за долгие месяцы моего отсутствия, и, сев за письменный стол, за которым еще училась моя бабушка, стал читать с полки первую попавшуюся книгу. Время от времени я поднимал свои глаза и смотрел на висящие над столом часы, которые почему-то шли сегодня особенно медленно. Изредка переводя взгляд в полуоткрытое окно, я украдкой наблюдал, как непостижимо высокое небо давно стерло все краски заката, и наполнилось серебристым молчанием луны. Все ниже и ниже опускались мерцающие звезды, и спокойная ночь укрыла тенями засыпающие дома, оставляя меня в пустынном ожидании, так и не словив ускользающий силуэт.
***
Так день пролетал за днем, и май сменился августом. Но ни на одной из деревенских улиц я так и не встретил ее янтарных глаз. Все лето напролет мы так же с друзьями шли на озеро, ели бабушкины пироги и собирались под песни гитары у костра. Вроде привычные места, те же дома и дороги, но все равно что-то было не так. Мороженное стало не таким уж и вкусным и персики с соседского дерева не такими и сочными. Даже ночь потеряла свою глубину с длинными разговорами ни о чем. Это было необъяснимое чувство. Словно каждый из нас прошел десятки противоречивых троп, которые необратимо нас изменили. А возможно это всего лишь обычная шестеренка, которая внутри стала вращаться по-другому? Кто знает. С какого бока ни посмотришь, но всего за каких-то девять месяцев от прежних людей осталось слишком мало. Будто все мы стали смотреть на себя через тонкий слой пыли, что был по другую сторону наглухо закрытого окна, которое невозможно протереть.
Все беседуя с тенью ушедших трех месяцев, я с грустью понимал, что уже наступила последняя неделя августа, и стал собирать чемоданы в обратный путь. Неожиданно по ночной крыше застучали капли дождя, и перед глазами всплыла яркая картинка того ежевичного дня. Как под шум ливня я трусливо стоял, оставив Мирру одну, в своих холодных и молчаливых объятиях. Тогда мои мысли будто заблудились в лабиринте недосказанности, которые каждый раз выводили меня на край глубокого ущелья, перед которым я вечно пытался найти обход. И раз за разом, начиная ходить по кругу уже вытоптанных троп, боялся шагнуть на ту, что вела к ней, по ту сторону опасной пропасти. Потому что именно эта тропа была для меня столь извилистой, дикой и капризной. И не было ей ни конца, ни края, ведя через самую непроходимую чащу.
«Дин-доон!» — часы пробили полночь и резко вернули меня из жгучих воспоминаний в реальный мир. Я опустил глаза в едва собранный чемодан и собрался было направиться в другую комнату за
