А Дженна все смотрела своими светлыми глазами – не сердито, не зло, просто – выжидающе. Ей, кажется, даже в голову не приходило, что Листян сейчас может топнуть ногой и отказаться. Но она прекрасно знала, чем это кончится, слышала, как Дженна ставила на место Ольга, пленника из народа моров. Когда тот отказался принести воды и стирать свою же одежду, ханша равнодушно пожала плечами и сказала что-то вроде “Кто не работает, тот не ест”. И велела мора не кормить. Совсем. На третий день Ольг отлично слушался.

Сестра хана выдохнула сквозь зубы и поплелась к очагу. Спорить с Дженной – дело бессмысленное. Жена ее брата настолько упряма и самоуверена, что некогда с юношами наравне прошла испытание Тойрогом. Первая женщина, которая посмела нарушить все традиции и взять в руки оружие. И не потому, что она чужачка – после Дженны испытание проходили и другие девушки. Просто Дженна вот такая, плевать ей на все, кроме своих желаний… и желаний ее мужа. Как бы Листян не относилась к своей чужеземной родственнице, а не могла не видеть, что за мужа Дженна готова жизнь отдать. Любит его бесконечно, и любовь их взаимна.

Готовить Листян, конечно, умела, и очень неплохо. Странно было бы, если бы ее не научили. Даже дочь хана должна уметь о себе и о своей семье позаботиться. Но вообще-то заниматься подобной ерундой ей не приходилось давно: года два как. С тех пор, как она отцовский стан покинула, всегда находился кто-то, кто заботился о семье Великого Хана. И Дженна сейчас прекрасно могла бы приказать, чтобы женщины приносили им еду – не переломятся, чай. Но она показала свою власть, ткнув Листян носом, словно щенка в лужу – дескать, самое низкое твое положение в семье, работай, если хочешь есть.

Мысли подобные никакой радости молодой степнячке не доставляли. Вот выйдет она замуж, вот станет сама хозяйкой в шатре – уж она позаботится, чтобы при ней были всякие “тетушки”. Будет сама командовать. И никакие Дженны больше не посмеют ей приказывать.

— Помочь тебе, дочка? – раздался спокойный голос рядом. – Воды, может, принести?

Лис вскинула голову и досадливо вздохнула. Помощь ей предлагал сам Нурхан-гуай, и что делать, она не знала. Согласиться? Так он – премудрый, советник Хана, старший здесь, в стане. К тому же – отец Нарана. Вон, дочкой ее назвал. Примешь его помощь – как потом от Нарана отбиваться? А откажешь – обидится, наверное. От чистого сердца предлагает, ничего ему взамен не нужно, потому как услужить в ответ Листян никак не сможет.

— Только не убегай, – смеется Нурхан-гуай. – Вижу по глазам, что напугал? Поговорить хотел. О сыне.

Вот теперь ей действительно захотелось убежать. Сердце затрепыхалось как птичка. Это ведь одно дело – над Нараном насмехаться, то улыбаясь ему, то не замечая, то вовсе – прогоняя прочь. А разговор с воином, да еще таким, как Нурхан-гуай! Он ведь… почтенный человек!

— Что, дочка, совсем у него нет надежды? – мирно спрашивает старый воин, словно не замечая ни испуганно округлившихся глаз Листян, ни ее заалевших щек. – Всыпать ему кнутом, чтобы не досаждал?

— Н-не нужно кнутом, — мотает головой девушка, и волосы ее, заплетенные в множество тоненьких косичек, взметаются над плечами. – Наран… он… не обижает меня.

— Но и не делает счастливой? – Нурхан-гуай смотрит строго, словно в душу к Листян заглядывает. – Признаться, я очень рад был, когда он назвал тебя своей невестой. Девушка ты славная, красивая, добрая, умная, смелая… – при каждом слове голова “невесты” опускалась все ниже. – Такой женой только гордиться можно. Только, вижу, не сладилось у вас? Чем тебе мой Наран не по нраву?

— Он хороший, правда, – шепчет Листян, судорожно сжимая руки. – Но… не тот, кого я хочу рядом видеть. Просто… не его я кобылица. Не мой он всадник.

— Вот как? – старик кивает понимающе. – Ясно. Не дорос еще мальчик. Рано ему седлать лошадь. Жаль. Дети были бы красивые и сильные у вас. Ну, жизнь длинная. Может, еще получится все. И внука я ещё на руках подержу, может, даже и не одного.

Листян, осмелев немного (все же ее не ругают, не принуждают ни к чему, даже вроде бы поняли), качает головой. Не получится. Не хочет она Нарана.

— Жизнь длинная, дочка. Никогда не знаешь, из какого колодца пить придется. Кстати, что варишь? Кашу? Угостишь?

— Конечно, почтенный, садись у очага, – засуетилась девушка. – Сейчас тебе миску принесу.

А ведь и правда – у Нурхан-гуая никого нет в стане. Сын один и был, да и то, говорят, приемный. Раньше-то он с ханом Тавегеем котел делил, а теперь как живет? Воины, они, конечно, сами о себе позаботиться могут, но ведь и женская рука лишней не будет.

Листян даже застыдилась – а ведь Нурхан-гуай, наверняка, ждал, что жена его сына и об отце своего мужа позаботится, а вот как вышло. Нет у сына ни жены, ни невесты.

Поглядывая на старика, варила кашу, уже не сердясь на Дженну и ее приказы, и первую миску подала отцу Нарана. Не выдержала, полюбопытствовала:

— Кто тебе очаг зажигает, почтенный? Кто помогает в шатре?

— Наран раньше помогал, – пожал плечами мужчина. – Он и готовил. Ох! Ты ведь не думаешь, что я настолько немощен, что не смогу себе похлебки сварить?

— Я думаю, Нурхан-гуай, что тебе не до похлебки, – сдвинула черные брови Листян. – У тебя других забот хватает. И вот что – приходи к нам теперь на обед. Ты – побратим моего отца, стало быть – дядька мне и Баяру, дед нашим детям. Так правильно будет. Не отказывайся, обижусь.

И руки в бока уперла, сверкая вишневыми своими глазами.

Старый воин невольно ей залюбовался: красивая кобылка, своенравная и резвая. Сына он понимал прекрасно. Только таких вот, непокорных и строптивых, и любят до самой смерти. Но девочка ещё не созрела для любви. Такие как она — словно вино. Молодые — пьянят быстро. А чуть старше — дарят радость и счастье, согревая холодными ночами. А ведь не дождётся она Нарана, пожалуй. Придумает себе проблем, выпорхнет из его рук. Не удержать. Не любит? Тем лучше для Нарана. У него не будет слабостей. Станет его сын крепким и острым как стальной клинок. А без любви, в конце концов, прожить можно. Нурхан-гуай это точно знал.