или лучами, лишают его воли, вкладывают в его голову чужие мысли, а его собственные делаются известными всем окружающим. Эта шайка – не кто иные, как иностранные шпионы. Из его головы сделали “склад государственных тайн”, некий радиопередатчик, запеленговать который необычайно трудно. Одновременно он продолжал слышать угрожающие голоса, приказывающие “сотворить” то одно, то другое, иначе его сыну или другим членам семьи будет плохо. Когда больной стал просить своих “хозяев” отпустить его, ему ответили, что взамен себя он должен отдать им сына, которому только что исполнилось 16 лет. Не видя никакого выхода и не желая “подвергать сына такой ужасной судьбе”, человек пытался покончить самоубийством. Умереть не умер, но остался на всю жизнь калекой». Эта почти современная вариация фольклорного мотива «заложное дитя» полностью вписывается в общую картину. Есть ли разница, при помощи каких приспособлений шлют внушения, есть ли разница, что является катализатором бреда – атмосфера эпохи или алкогольная зависимость, бутылка водки или радиотранслятор, «голоса из космоса» или «вражеские голоса» в эфире, усиленные по последнему слову техники?

Детекторный приемник более усовершенствованной, что ли, конструкции. Самодельные были совсем простыми – в несколько деталей плюс желание услышать окружающий мир

Пока же существовал детекторный радиоприёмник, странная конструкция, не казавшаяся таковой; вот удивительной – верно. Водили особой иголочкой, пытаясь отыскать радиостанцию, настроиться на волну. Кропотливое занятие разве не напоминает то, чем занят владелец транзисторного приёмника, который пытается обойти «глушилки», прорваться в чистый эфир, оседлав короткие волны: я, как на карте школьник, ищу в эфире путь?

Кроме детекторного приёмника были и другие технические приспособления, чтобы слушать радиопередачи: радиоточка, эта картонная тарелка, что висела на стене или стояла на шкафу, и уличный репродуктор на столбе. Они жили собственной жизнью, сами включались поутру, сами замолкали вечером, ни переключателей, ни ручек для настройки – решительно ничего. Да и зачем? Радиоточка и репродуктор вещали о самом важном, порой – о главном. Новости, последние известия, сводки. И музыка, чаще – очень хорошая, классическая, в отличном исполнении. И песни.

Что пели тогда и какие песни слушали? Вот, например, песня, сочинённая во время похода в Западную Украину и Белоруссию, ведь следовало не только присвоить, забрав, территории, доставшиеся после заключения пакта между СССР и Германией, но и как-то оправдать это присвоение чужой земли, пусть ещё в 1930 году Сталин заявил: «Ни одной пяди чужой земли не хотим. Но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому». Более того, после выхода на экраны фильма «Трактористы» сталинские слова, переложенные стихами и оснащённые музыкой, почти два месяца звучали непрерывно – в кинотеатрах, по радио, в дружеской компании, на официальных мероприятиях, так пришлась по душе песня из этой картины. И вправду, «Марш советских танкистов» – огромная удача, наверное, потому, что верили в каждую ноту и в каждую букву создавшие его братья Покрасс и Борис Ласкин.

Но достаточно прослушать один куплет и припев, чтобы понять – авторы «Песни красных полков», посвящённой освободительному походу в братские земли, стараются убедить слушателей, а заодно и себя: так оно и есть.

Мы идем за Советскую Родину

Нашим братьям и сестрам помочь.

Каждый шаг, нашей армией пройденный,

Разгоняет зловещую ночь.

Белоруссия родная,

Украина золотая,

Наше счастье молодое

Мы стальными штыками оградим!!!

Кто выдумал эти полуграмотные строки? Неужели Евгений Долматовский, который тогда же написал песню о любимом городе для кинофильма «Истребители»? Или он только пытался доделать текст, начатый Владимиром Луговским, свести концы с концами? Идём за родину, чтобы помочь братьям и сестрам, каждый шаг разгоняет ночь, счастье молодое оградим штыками. И это «наше», как оно режет слух, ведь отошедшие СССР территории принадлежали Польше, а «наше» можно сказать лишь в том случае, если объявить себя правопреемником Российской империи, куда входило и Царство Польское.

Рекламный плакат фильма «Закон жизни». Он и сейчас ещё кажется современным. Ничего не изменилось

Так что можно спорить, насколько Белоруссия является родной, но что Украина, а пуще того сама Польша – золотые, спорить не приходилось. Из Польши, хотя бы и бывшей, везли костюмы, верхнюю одежду, технику для дома (тогда это означало: патефоны, часы или вот этакую штуку – чайник, электрический, да со свистком, который упоминается даже в повести «Голубой ангел» из серии книг про майора Пронина). Везли в таких количествах и объёмах, что следовало обозначить предел, чересчур было не похоже на помощь сёстрам и братьям. Спецкор Александр Авдеенко, говорят, за то и поплатился, навлёк на себя гнев Сталина, «барахольщик». Так ли на самом деле, выяснить трудно. Может быть, это злые слухи, и его покарали за сценарий фильма «Закон жизни», где очень жёстко и нелицеприятно показаны комсомольские вожаки-перерожденцы. Может, напротив, он сочинял сценарий, чтобы продемонстрировать собственную высокую нравственность, переходящую в ригоризм – чистки к тому времени поутихли, карательная политика смягчилась.

Разные, впрочем, бывают военные трофеи, разные вещи привозят из-за границы, когда имеется на то возможность. Заодно с патефонами и просто так, сами по себе, попадали в страну патефонные пластинки, чужая, присвоенная, захваченная врасплох музыка. Американские, французские, английские мелодии. Польские танго. Их сочинили блистательные композиторы, их спели великолепные певцы – Адам Астон, Тадеуш Фалишевски. Вот это и вправду дорогие приобретения – местные умельцы, словно портные-«раки», во времена имперские перелицовывающие любую краденую вещь, чуть аранжировали мелодию, а стихоплёты, которые отирались возле писательского ресторана в «Доме Герцена», снабжали мелодию текстом. И ворованное танго пускали в оборот. Изредка, но бывало: чужую мелодию подкладывали под слова, которые писаны не для неё. Так произошло во время войны с песней «Огонёк», к замечательным стихам Михаила Исаковского композитор сочинил музыку, а вышло чуждо, сочинил другой – и опять стихи жили отдельно, а музыка им не соответствовала, надуманная, скучная. И вдруг песня стала петься на мелодию польского танго «Стелла», немного подправленную. И это уже навсегда.

На позиции девушка

Провожала бойца,

Темной ночью простилася

На ступеньках крыльца.

И пока за туманами

Видеть мог паренек,

На окошке на девичьем

Все горел огонек.

Совпало, возможно, и потому, что танго было из довоенного времени, а стихи подходили скорее к реалиям прошлой войны. Это подметил поэт Константин Ваншенкин, сполна отвоевавший и знавший, что к чему, по