— Бумаги будут готовы до судебного заседания и применены на слушании, если мы не сможем договориться. Я пришлю вам копии, — она вновь обернулась, ища глазами Павла.

Нарисованные на ограждении Винни-Пух и Пятачок радостно глазели на розовый воздушный шарик, и только ослик Иа смотрел на нее и вздыхал, будто сопереживая.

— Будем на связи, — торопливо проговорила Надя, складывая бумаги в кожаный портфель. — Мне пора.

— Хорошо, — кивнула клиентка и смиренно сложила руки перед собой.

— Может, купить вам воду или кофе? — Сейчас Наденьке хотелось разрыдаться и ударить по столу, чтобы тот подскочил, но вокруг были дети, которых нельзя было пугать.

— Нет-нет, что вы. У меня все с собой. Пусть Сережа еще немного поиграет. Знаете, это просто чудо, что он решил пойти сегодня в игровую, а вы согласились приехать. Ему нужно привыкать к людям. Так что сегодня наша маленькая победа! Можно сказать, прорыв.

— Да, прорыв… — Надя судорожно перевела дыхание, подумав о том же, но совсем в ином ключе. — Тогда до встречи.

Она быстро вышла из игровой и огляделась в поисках Ржевского с его визави, но их нигде не было. Сердце ее скукожилось в кровоточащий комок и невыносимо саднило. Конечно, Ржевский мог точно так же, как и она, встречаться с кем-то по работе, если бы не должен был находиться в трехдневной командировке за несколько сотен километров отсюда.

Они могли бы прожить прекрасную долгую жизнь, родить красивых детей и стать друг другу опорой. Во всяком случае Ржевский именно так и представлял их будущее, говоря о нем. Но при этом вероятно считал, что все это сможет спокойно сосуществовать с его похождениями. Как она могла не замечать, что натура его требовала преклонения и попустительства в мужских шалостях? Наденька старалась быть его тылом, всепрощающей и любящей, но что позволено Юпитеру…

Она бредила им, обожествляла, так какого хрена не хватало ее синеглазому богу?

… - Все, хватит! Сезон закрыт и отпуск не удался, — Надя огляделась и подняла сумку, в которую сложила бумаги, ноутбук и вещи. Пора было возвращаться в их квартиру-студию — уютное, почти семейное гнездышко с панорамными окнами и огромной кроватью, где они с Ржевским планировали зачать их будущего ребенка.

Три дня прошли, он должен был вернуться через несколько часов, поэтому ей следовало успеть собраться до его появления. Она решила, что не позволит ему увидеть, что больна, опустошена и разбита его предательством.

Да, ей не потребуется адвокат для развода — ведь она не успела выйти замуж за Ржевского. Дядя Том прав — она хорошая и умная девочка, которая занимается правильным делом. Долой сантименты, да здравствует работа…

Накинув капюшон, Надя выключила свет и вышла на крыльцо. Склонив голову под дождевыми струями, побежала к машине. Положив вещи на заднее сидение, захлопнула дверь и тут же услышала где-то вдалеке короткий отчаянный вскрик, от звука которого у нее дрожь пробежала по всему телу.

Надя замерла и прислушалась, но крик больше не повторился. Эхо донесло его то ли со стороны реки, то ли леса. Мотнув головой, отчего по вискам тут же потекли холодные струйки, Чарушина подумала, что вполне вероятно кричала какая-нибудь птица. Неясыть или сова. Или это одно и то же?..

Надя вытерла мокрое лицо и посмотрела в сторону едва заметного серого просвета между деревьями. Ей вдруг стало нехорошо, муторно и страшно. В довесок ко всему на краю поселка вдруг тоскливо завыла собака.

— Чур меня, — прошептала Наденька и села за руль. Выезжая за ворота, она погладила колени, ощущая, как внутри продолжает расти неясная тревога. Птичий крик застрял у нее в ушах, потому что был очень похож на женский…

Глава 2

Глава вторая: слезы на глазах…

Но знаешь, детка, правда в тормозах!

Она не успела пересечь железнодорожный переезд и теперь ждала, наблюдая за красными бликами от фонаря на мокром стекле, когда наконец покажется поезд. Ее автомобиль был на переезде один, но даже находясь в теплом, защищенном от дождя салоне, Надя Чарушина не чувствовала себя комфортно. Ей казалось, что все то, что она думала о себе и об отношениях с Ржевским было неправдой. Как будто она долгое время принимала маргарин за сливочное масло и убеждала в этом остальных. И все эти остальные люди посмеивались над ней, а во главе этой толпы стоял ее будущий муж, который щедро потчевал ее отвратительным маслозаменителем.

Ржевский не позвонил ей ни вечером того дня, ни после. Да, была одна смс-ка с сообщением, что он добрался и у него все хорошо. И еще, что он бесконечно любит ее.

«Ложь! Кругом одна ложь!»

Шлагбаум поднялся, и Наде пришлось сделать над собой усилие, чтобы отправиться дальше. Может и с работой дела обстояли так же, думала она. Если бы не отец с его связями, работала бы она сейчас в коллегии адвокатов? Неужели даже добрый дядюшка Том держит ее под своим крылом только в память о старом друге? Даже если так, она ни разу еще не подвела его. Хорошо, что хватило ума не рассказывать о настоящей причине ее заявления об уходе с работы. На самом деле это всего лишь блажь, женские нервы, гормоны, а не рассуждения здравого человека. Она не первая и не последняя, кому изменяют. Но как же это гадко! Гадко! Гадко!

Музыка, игравшая в салоне, словно вторила ее состоянию. Прибавив громкости, Наденька залилась слезами от жалости к себе и стала подпевать Селин Дион. Дождь не прекращался и казалось, что ее маленький аккуратный «фордик», будто «Титаник», вот-вот должен был пойти ко дну вместе с хозяйкой и ее мечтами о светлом будущем.

На самой высокой и трагичной ноте Надя всхлипнула и потянулась за очередной бумажной салфеткой. В этот момент фары выхватили темную фигуру на дороге, и через мгновение произошел удар. Нервы Нади были совершенно оголены, и удар этот показался ей настолько сильным, что перед глазами тут же возникла картинка мятого переднего бампера в сгустках и потеках человеческой крови.

Визг тормозов на сырой дороге добавил ужаса. Задыхаясь от охватившей ее паники, Наденька вцепилась в руль. Плохо соображая, куда направляет машину, она все-таки не дала ей улететь в кювет. Навалившись грудью на рулевое колесо, Чарушина уставилась в вечерний полумрак за окном и просидела так непонятно сколько времени, не в силах сделать ни одного движения.

«Убила!» — набатом колотилось в ее