Шрифт:
Закладка:
При появлении отца и дьяка Поместного приказа они все трое дружно повернулись в их сторону, и вместе с матерью и няньками отвесили низкий, до земли поклон.
Федор Елизаров равнодушно скользнул глазами по Любаше – явно мала еще была девица для государевой радости. Чуть задержался на Дуне, но не понравилась ему гримаса, что от волнения скорчила девушка, сразу ее лицо всю прелесть потеряло. Самой подходящей казалась Маша; он долго разглядывал ее и, наконец осведомился, указывая на нее пальцем:
- Сколько весен пошло сей юнице?
- Семнадцатый годок, батюшка Федор Михайлович, - с готовностью ответила Варвара Ильинична.
- Старовата для царя дева, - в сомнении протянул Елизаров. – Пятнадцать, ну шестнадцать весен было бы в самый раз
- Да Маше месяц назад на Благовещенье шестнадцать исполнилось! – воскликнул воевода Плещеев, бросая укоризненный взгляд на жену, вздумавшей приписать самой перспективной его дочери лишний год возраста.
- А-а, ну тогда годится, - с облегчением произнес посланец царя, решив в очередной раз трудную задачу трудного выбора. – Готовь, Никифор Юрьевич старшую дщерь к поездке в Москву!
- Завтра же снарядим Машу, Федор Михайлович, - заверил дьяка воевода. – Прошу откушать, чем Бог послал!
Елизаров откушать соизволил, и Плещеев повел гостя с его свитой – двумя писарями в трапезную.
Дуня и Любаша молчали в присутствии грозного батюшки и царева посланца, но едва они вышли из горницы, тут же ударились в слезы, криком и плачем выражая свое разочарование тем, что не удалось им попасть на смотрины царской невесты.
- Чем я хуже Машки? – возмущалась Дуня. – Я и лицом румянее ее, и белее. И ноги у меня более стройные, и грудь полнее!!!
- Я тоже хочу стать царевой невестой, тоже хочу! – всхлипывала по-детски Любаша, разводя кулачками слезы по круглым, как яблоки, щекам.
А Маша молчала, чувствуя невольную непонятную вину в том, что ей повезло быть выбранной на царские смотрины, а не сестрам, чьи слезы ее неподдельно огорчали. Прежде из любви к младшим сестрицам она часто уступала им свои наряды и украшения, но выбор царского посла был как раз таким случаем, когда от нее ничего не зависело.
Варвара Ильинична решила призвать к порядку младших дочерей. Супруга воеводы была не рада высокой чести и не хотела расставаться с Машей, материнское сердце томило неясное предчувствие беды, и их вопли ее раздражали.
- Тихо, а то разревелись как две не доеные коровы, - шикнула она на Дуню и Любашу. – Молчите глупые. Чем выше вы заберетесь, тем больнее будет падать! Думаете, счастье быть царской невестой?! Как бы не так! Уж как покойный государь любил Марию Хлопову, надышаться на нее не мог, ни на какую другую девицу смотреть не хотел, а оговорили цареву избранницу ее враги Салтыковы, и выслали ее со всем семейством на вечное поселение в Сибирь, обрекая на позор и поругание. Всегда, всегда готовы царедворцы наброситься скопом на неугодную им царскую невесту как стая лютых волков на беззащитного ягненка. С этой напастью из вас трех только Машенька с Божьей помощью справиться сумеет. Она не только красавица, да еще и умница. Бог даст, она не приглянется царю, и сумеет целой и невредимой вернуться домой без всяких испытаний.
Такой печалью веяло от материнских слов, что Дуня и Любаша тут же притихли, уразумев, что их родительница во многом права и говорит им подобные горькие истины ради их же блага. Да и привязанность к старшей сестре взяла верх, и они пролили немало слез, скорбя о скором расставании. Маша растрогалась, и подарила сестрам свои вещи, которые не могла взять в дорогу. У нее тоже было тяжело на душе при мысли, что возможно завтра придется покинуть родной дом навсегда, и остается уповать только на помощь святых, не имея поблизости ни матушки, ни батюшки.
Трогательное прощание Маши с матерью и сестрами прервал приход воеводы Плещеева. Никифор Юрьевич громко выбранил жену и дочерей, что они своими горькими слезами беду кличут, и женщины поспешно удалились на ночной покой, не желая еще больше сердить главу семейства.
» Глава 3
Федор Елизаров не нарушил обещания, данного им воеводе Плещееву и на следующее утро заехал в усадьбу, желая забрать его старшую дочь в Москву. Для девушки наступило томительное время неизбежного прощания с семьей. Маша стояла на последней ступеньке красного крыльца и все не могла поверить в то, что скоро навеки расстанется с родительским домом. Все было для нее как во сне от сильного волнения и сдержанного молчания. Но отец торжественно благословил ее иконой Господа Христа Вседержителя, ничуть не печалясь от предстоящей разлуки с нею и тут же отошел в сторону, давая место жене. Мать осенила ее уменьшенным списком Владимирской иконы Божьей Матери, не скрывая при этом горьких слез.
- Се, Тебе, о Богомати Пречистая Богородице, в Твои Пречистые руце, чадо свое предаю, да сохрани ее от всяких лютых обстояний, - прошептала при этом Варвара Ильинична, и крепко вцепилась в рукав дорожного платья дочери, невольно желая подольше удержать ее возле себя.
- Поторопись, Никифор Юрьевич, - окликнул Федор Елизаров хозяина дома, находя, что прощание Маши с родителями затянулось.
Подчиняясь словам царского посланца, воевода Плещеев довел старшую дочь до большого возка, где уже сидели три девицы, также отобранные Елизаровым для царских смотрин. Дворовой холоп открыл двери возка и Маша взобралась на ближайшее сидение. Едва девушка села дверца захлопнулась, возок тронулся с места, направляясь в сторону расписных ворот.
За воротами кони ладно побежали ровной рысью по северной дороге, все убыстряя свой бег и догоняя поднявшийся ветер. И в окнах возка замелькали терема, тульские церквушки, которые быстро сменились сторожками и крепостной городской стеной, отделявшей Тулу от леса.
Маша сначала долго не могла прийти в себя от растерянности, затем осмотрелась и познакомилась с тремя девушками, подобно ей оторванными от родительского дома. Их звали Василиса, Ксения и Устя. Все они были дочерями местных столбовых дворян из зажиточных семей и считались видными красавицами. Будущие царские невесты разговорились, и за оживленными разговорами забыли на время про свои
