Мне стыдно появляться перед коллегами и пациентами в режиме зомби. Косметические средства не скрывают следов усталости после двух бессонных ночей, проведенных на тесном диванчике в позе эмбриона. Неловко придумывать нелепые отговорки в ответ на проявленное любопытство, почему я ни с того ни с сего решила перебраться жить в кабинет.

А есть ли у меня дом? Под это определение попадало наличие родных. Для меня домом всегда была семья. Неважно, в каком уголке света я бы очутилась. Если рядом муж и дочь, я бы чувствовала комфорт и безопасность. Что сейчас сто квадратов в Дорогомилово? Просто стены и мебель. Каркас без крыши. Больше ничего не защитит от ненастья.

И все-таки я туда возвращаюсь. Документы забрать, остальные вещи. Всем сразу забить багажник не выйдет — места маловато.

Интуитивно чувствую, что не смогу в квартире отныне находиться. Ее дальнейшую судьбу пусть суд решает, когда настанет время делить совместно нажитое.

Надо бы заняться поиском временного жилья…

— Ну и где тебя носило? — претензия, вылетающая из уст раздраженного мужа, с порога вонзается в мою грудь острием кинжала, но я не чувствую боли от ранения в сердце, ибо оно, еле зажившее после трагедии трехлетней давности, безвозвратно разбито на мириады осколков.

— Предсказуем ты, Метелин, как дважды два, — сухо произношу я, закрывая за собой входную дверь. Примерно на такое приветствие я и рассчитывала. — Где меня носило, тебя не касается.

У мужа глаза лезут на лоб. Веко над правым нервно дергается. Да... Почти на три дня я никогда из дома не пропадала.

— И как это понимать, позволь спросить? — язвительно интересуется, почесывая изогнутую вскинутую бровь.

— Не делай такое удивленное лицо, Матвей. Я видела, как ты изображал счастливое семейство с какой-то девицей и девчушкой лет шести. Будешь отрицать?

Багровая краска сходит с его ошарашенного лица к шее.

— Ты думал, я не узнаю?..

Глава 3   Матвей 

Если бы меня спросили лет так пять назад, в чем смысл жизни, я бы сказал, не раздумывая: в моей дочке. Ксюне. Звуке ее смеха, объятиях со спины по утрам и сонном «с добрым утром, папуля». До сих пор не привык к тому, что теперь по утрам в спину дышит пустота, целуя мою щетинистую скулу пробирающим до костей морозным дыханием.

Если меня спросят сейчас, ради чего я поднимаюсь с постели, выполняя каждодневную рутину, хожу на работу, поглощаю еду и выполняю все эти отточенные до автоматизма вещи, увеличивающие продолжительность существования, я скажу: в моей дочке. Ксюне. Потому что пообещал ей в как-то давно, что буду жить дальше, несмотря ни на что.

Помнится, мы фильм смотрели. Время переваливало за полночь, жена спала, а Ксюше предстоял ранний подъем; но сон к ней не шел, а Варя строго-настрого запретила десятилетней непоседе ночное ТВ. Ксюня ухитрилась выманить меня с кухни, где я работал за ноутбуком в обнимку с кофе, усадила за диван в гостиной и заставила смотреть с ней низкосортную драму. О чем она — вылетело из памяти спустя несколько дней. Однако разговор, состоявшийся с дочерью в середине фильма, проживет со мной до гробовой доски.

— Папочка, я вот подумала… — с важным видом поставив кино на паузу, Ксюшка подобрала под себя ноги и хлопнула в ладони, как будто ей в голову закралась гениальная идея.

— О чем? — рука так и тянулась потрепать ее по светлым жиденьким волосенкам.

— А люди правда после смерти отправляются жить на небо?

Если не вдаваться в подробности и отмести в сторону концепции, которые предлагают различные религии, то…

— Вроде того.

— А кто им строит дома?

— Чего-чего? Дома на облаках? — посмеялся я, а у дочки даже уголок рта не дрогнул.

— Конечно. Не живут они же без крыши над головой!

— Та-ак. К чему ты клонишь?

— Я придумала, кем стану после смерти.

Не о таком отцы мечтают поболтать по душам со своими ненаглядными дочурками…

Я притянул Ксюшу к своему боку и похлопал ее по плечу.

— Десятилетки не должны думать о смерти, — на всякий случай напомнил своей не по годам развитой принцессе.

Ксюша обидчиво фыркнула, скрестив перед собой руки.

— А что? Это неизбежно.

— Серьезно, дочь, ты меня порой до жутиков пугаешь, — с нервным громким смешком я ущипнул ее за бок.

Ксюня взвизгнула и тут же закрыла рот ладошками. Мы с ней притихли, прислушавшись к посторонним звукам, и постепенно расслабились, удостоверившись, что Варя не выйдет из спальни и не разгонит нас по углам.

— Папочка, — вновь прильнув к моей груди, шепнула она. — Пообещай долго не грустить, когда меня не станет.

Я беспокойно заерзал и бессознательно прижал ее к себе крепче.

— Этого не случится.

— А если случится, — Ксюша, отпрянув, посмотрела мне глаза, — то не переживай. Я буду занята важными делами.

Ладно. Поддамся ей.

— Какими?

Она широко улыбнулась.

— Я буду строить дома на облаках!

Больше мы к этой теме не возвращались. Больше не говорили о смерти. Но я так отчетливо помню детали странного разговора, словно только вчера держал маленькую Ксюшу в своих объятиях и трепал по волосам.

Я безумно ее полюбил задолго до того, как она появилась на свет. Я продолжаю любить ее по сей день.

Но…

Она перестала быть единственным смыслом моей жизни.

Скажи я об этом Варе прямо — она бы не сумела понять. Ослепленная и оглушенная утратой нашей девочки, жена бы сделала с собой что-нибудь от шока.

Сейчас она смотрит на меня с непоколебимой уверенностью, будто я лгал ей с самого начала. Ждет, что я начну отнекиваться, выдавая ничтожные оправдания одно за другим, пока не запнусь о собственную ложь у нее на глазах, превратившись в полнейшее, лишенное какого-либо чувства совести ничтожество, тем самым подтвердив ее ожидания.

Отрицать ею увиденное я не собираюсь, однако спустить скопившееся за несколько секунд гнетущей тишины напряжение довольно трудно. Оттого я перестаю дышать. Кровь хлынет к лицу из-за резко скаканувшего давления. По вискам словно долбят молоточками.

Думал ли я, что Варя ни о чем не узнает?

Было бы наивно полагать, что планета — бесконечная, а не круглая, и что судьба лишена искушения