Шрифт:
Закладка:
Я надеваю резиновые перчатки и берусь осматривать его голову, поворачиваю её сперва влево, затем вправо. Нейроком у него, как и у меня, расположен на правом виске, и он цел, ни трещин, ни потёртостей не заметно, а вот на затылке виден ушиб, но не сильный — полагаю, его почивший получил при падении, когда умер. На ногах и руках тоже не обнаруживаю никаких ранений, нет их ни на груди, ни на животе, ни на спине — на убийство не похоже. Ведь должны же остаться хоть какие-то механические повреждения: синяки, ссадины, следы от уколов, хоть что-то, что говорило бы о внешнем применении силы. Но кожа Гарика Нешарина чиста и лишена изъянов.
Эту деталь, в конечном счёте, и упустили роботы. Они блестяще находят присутствующие вещи, но никогда не берут в расчёт отсутствующие. У этого человека ни единого шрама. Зевана сказала, что он спортсмен-экстремал, но даже лучшие из них проходят через падения, травмы и ушибы. Должны остаться хоть какие-то следы его бурной и опасной деятельности. Даже у меня искусственные глаза, а я ведь живу не самой рисковой жизнью. Но у Нешарина ни пятнышка, ни прыщика, ничего — он словно только что родился.
Я не имею ни малейшего представления, как объяснить сию странность. Быть может, этот человек лишь клон, ведь Зевана говорила, что встречались они всего три месяца, а за три месяца можно избежать травм и повреждений. Мне интересно, занимался ли он каким-нибудь из своих дел при ней, ибо сомневаюсь, что за краткий срок можно достичь сколь-нибудь значимого успеха в экстремальном спорте, да ещё и обойтись при этом без повреждений — ведь суть таких вещей кроется как раз в мышечной памяти, которая тренируется лишь долговременным постоянным повторением. Как ни глянь, такой человек должен пройти через травмы. Иначе и быть не может.
Что ж, полагаю, имеет смысл зайти с другой стороны и посмотреть, какие сведения хранятся внутри его черепной коробки.
— Позволите подключиться к нейрокому покойного и проверить данные-с?
— Там может содержаться информация личного характера, — отвечает робокоп.
— Вы думаете, ему уже не всё равно?
— Там может содержаться информация личного характера, касающаяся других людей.
Но ведь не стал бы он записывать что-то глубоко личное, например, момент их любовной близости с Зеваной. Или же…
От этой мысли резко перехватывает дыхание, ладони покрываются липким потом, а сердце в своём угаре напоминает целый барабанный оркестр. Ежели хорошенько подумать, то сразу вспоминаешь, что эротические и даже порнографические эмошки — самые популярные, куда популярнее экстремального спорта. Но даже если он не шарил ничего подобного, то никто не мешал ему записать таковую, как трофей или как тайну, а после проживать её вновь и вновь в минуты горького одиночества. И теперь эти ощущения и переживания могли достаться мне. Я определённо должен залезть ему в голову.
— Это необходимо для расследования.
— У вас есть основания предполагать убийство?
— Я не исключаю такой вариант, но надобно проверить нейроком-с.
Роботы обмениваются ничего не значащими взглядами, перекидываются теклановскими сигналами и вновь обращают ко мне свои глаза-датчики.
— Хорошо, — говорит робокоп. — Вам разрешено подключиться к его нейрокому.
Я, ничуть не медля, включаю поиск близлежащих нейроустройств и тотчас нахожу компьютер Нешарина. Кори, пожалуйста, синхронизируй нас. Соединение устанавливается исправно, однако, чтобы получить возможность просматривать файлы требуется ввести пароль. Хорошо, думаю, я могу попробовать иной метод.
Я прошу у медэксперта отвёртку, а получив её, откручиваю зельфидовую крышку нейрокома Нешарина. Моему взору открывается плата с пучком подключённых к ней нейронитей, уходящих внутрь черепа. Я вынимаю из неё маленькую батарейку и тем сбрасываю пароль базовой системы ввода-вывода. Следом я снимаю панель и своего нейрокома, выдёргиваю пару нитей из мозга Нешарина (они ему всё равно уже не понадобятся), чуть обрезаю кончики скальпелем и аккуратно втыкаю в свободные разъёмы своей платы. Кори, прошу тебя, подцепи новое устройство и переведи картинку на него. Полагаю, Ада нашла бы не такой грубый способ взлома, но у меня сейчас нет ни времени, ни желания долго думать над нелепой проблемой.
Войдя в БИОС, я меняю настройки первичной загрузки, ставя в приоритет свой нейроком. Таким образом, я использую свою систему как загрузочное устройство. Да, ко всем данным Нешарина я доступа не получу — ведь большую часть информации он, скорее всего, хранил где-то на домашнем компьютере, к которому нейроком подключается по облаку, но, думаю, самые важные эмошки он наверняка держал под рукой.
Пред моими глазами предстаёт новый блок памяти, который я тотчас открываю. Бегло осмотрев список папок, я легко нахожу ту, в которой установлена одна из самых популярных программ для создания эмошек, проваливаюсь в неё и нахожу другую — ту, в которую сохраняются готовые записи.
Ну, вот я и подобрался к моменту истины. На меня находит лёгкое возбуждение, а душу разрывает вопрос — что делать, если я всё-таки найду там эмошку с Зеваной? Я, как-никак, джентльмен, и негоже вот так бестактно врываться в чужую личную жизнь, но с другой стороны это откроет предо мной возможности, которых у меня не было и, вполне вероятно, никогда не будет. Я смогу не просто увидеть Зевану, но почувствовать тепло её кожи, жар дыхания, ощутить себя внутри неё… Я не могу спокойно жить, думать, действовать, пока не закрою этот гештальт, мучающий меня последние пятнадцать лет. Хорошо, сейчас я соберусь, вдохну и выдохну, и морально подготовлюсь к встрече с самым большим искушением в жизни.
Проваливаюсь в папку, а внутри лежит всего только один файл с датой записи вчера в восемнадцать тридцать один.
— Вы установили время смерти-с? — спрашиваю я у роботов.
— Вчера, около половины седьмого вечера, — отвечает медэксперт.
Что ж, не надобно обладать высокими навыками индукции и дедукции, чтобы заключить, что на этой эмошке запечатлён момент смерти Гарика Нешарина. Мне остаётся лишь прожить её, пропустить через себя, и дело раскрыто. Если это убийство, то я увижу убийцу, и это
