недолго встречалась с социалистом, который спросил меня, что я думаю о военной оккупации Ливана Сирией, и на одном дыхании сказал, что я похожа на Нефертити. Он курил кальян в кафе, расположенном в ливанских горах; мы сидели на открытом воздухе. Это был великолепный поздний летний вечер, о котором с такой тоской писал сирийский поэт Низар Каббани. Солнце уже начало садиться. Погода была мягче, чем обычно, но дул ветерок, намекающий на скорую смену времен года, и жасминовое дерево неподалеку давало о себе знать с каждым дуновением ароматного воздуха. Я только что снял свои огромные солнцезащитные очки , за которыми часто прятался. На мгновение я забеспокоилась, что социалист сочтет меня растрепанной, так как моя подводка немного поблекла от дневной влажности. Когда он назвал имя королевы, я жеманно улыбнулась, а затем потребовала затянуться кальяном. На самом деле мое сердце танцевало - не из-за того, что человек сделал мне комплимент, а из-за того, на что он намекал: Я была не только привлекательной, но и царственной. Это редкий момент времени, когда я могу проследить точную эволюцию своей уверенности. Возможно, я наконец-то достигла совершеннолетия.

В третий раз меня сравнил с Нефертити один британский финансист, с которым я ехала в одном лифте в центре Лондона. Я покинула Ливан ради колледжа и карьеры, и к этому моменту мне было уже далеко за двадцать, хотя мои проблемы с уверенностью в себе были не так уж и далеки. "Вы выглядите экзотично, - смело сказал он. "Немного похожа на Нефертити". На этот раз я вздрогнула от такого предположения. Если когда-либо и существовал востоковедческий комплимент, то это был именно он. В то время как его взгляд, казалось, сглаживал царицу, мое отношение к ней проникало глубоко в мои корни и самосознание. В этом смысле Нефертити казалась мне притягательным зеркалом: то, что мы видим в царской жене, раскрывает о нас больше, чем мы когда-либо узнаем о ней.

 

Моя приверженность к кошачьим глазам сохранилась до сих пор, и моя мама не перестает спрашивать меня, не заболела ли я, когда я без них. В большинстве дней, когда по всей стране объявляли локаут после пандемии COVID-19, я все равно носила подводку для видеоконференций: это помогало мне сохранять иллюзию нормальности. Я ношу подводку на пилатес, в магазин и когда остаюсь одна дома. Я даже носила ее в течение восьми дней экстремального похода в Чаде, где я изучала народность водаабе для этой книги. (Моя подводка часто отражает этапы моей работы: когда я писала главу об Эми Уайнхаус, мои крылья непроизвольно увеличивались, пока не стали касаться краев бровей). Я редко, а то и никогда не обхожусь без магических линий, украшающих мои глаза, так же как я никогда не обхожусь без своей культуры, своих предков или своей матери.

Конечно, можно придать своей внешности слишком большое значение, и тогда украшение себя превратится в легкомысленное занятие, отнимающее время, в упражнение в тщеславии или в ощутимое бремя. Но я никогда не красилась только для того, чтобы выглядеть определенным образом (хотя я не могу пожаловаться на эстетическую пользу). Теперь я понимаю, что моя юношеская озабоченность внешним видом коренилась в моем стремлении примириться со "странностью", которая была мне навязана и которую я воспринимала как ранимая, чувствительная девочка, выросшая в Великобритании в конце 1980-х - начале 1990-х годов, и, в более широком смысле, как подросток, который учился ориентироваться в новых мирах.

Поскольку я начала встречать наследие Нефертити повсюду - в рекламе на билбордах Каира, на глазах моей сирийской ливанской бабушки на полароидных фотографиях 1960-х годов, на саудовских феминистках и на ливанской легенде Файруз, - я также начала осознавать огромную силу и масштабность "странных" женщин, а в результате и себя. А поскольку кохль появился на Востоке, мне часто казалось, что, нося его на Западе, я пересекаю пространство и время и общаюсь со своими предками. Сегодня же, на мой взгляд, kohl - это празднование моей идентичности и славных и глубоких историй, которые крутятся вокруг нее. Когда я подвожу глаза черным пигментом , я совершаю не только акт самолюбования, но и акт самосохранения.

Вопрос о том, как подводка для глаз вписывается в образ человека, является движущей силой этих страниц. Для меньшинств и цветных сообществ подводка выходит за рамки эстетики. Речь идет об идентичности и самоощущении, власти и гендере, духовности и религиозности, сексуальности и наступлении совершеннолетия, обрядах перехода, бунтарстве и сопротивлении, отношениях между матерями и дочерьми. Коль - это еще и повод для праздника и гордости, инструмент, отягощенный многовековой многослойной историей империй, королев и королей, поэтов, писателей и кочевников. Представьте себе? Носить всю эту историю в маленьком тюбике, карандаше или горшочке, который помещается в карманах и сумочках.

Носить подводку для глаз и узнать о ее происхождении - значит привлечь внимание не только к себе, но и к самым удивительным культурам мира.

 

Введение: Liner Notes

Несмотря на свою повсеместную распространенность, подводка для глаз - это нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Этот редко встречающийся предмет обрамляет глаза женщин в нью-йоркском метро и мужчин-бедуинов в пустынях Аравийского полуострова. Пользователи Instagram экспериментируют с графическим дизайном подводки, а супермодели демонстрируют крылья на парижских подиумах. Члены движения "Талибан" наносят подводку на веки, чтобы отгонять солнце, как и афганские пуштуны и племена, живущие вдоль Гималайских и афгано-пакистанских горных хребтов. Согласно религиозной традиции, живые богини в Непале украшают свои глаза косметикой, подобно сказительницам катхакали в Индии, которые рассказывают сказки прошлого и настоящего. Если у них нет возможности купить подводку в магазине, некоторые женщины-заключенные в США делают ее сами, используя графитовый карандаш и вазелин. Модные битники носили подводку в паре с беретами, а русские танцоры дягилевского "Русского балета" наносили ее на сцену. Викинги пользовались углем, чтобы защитить зрение во время битвы; даже месопотамцы, возможно, использовали кохль, нанося его палочкой в форме лопаточки. Хотя они не использовали уголь так широко, как древние египтяне, древнегреческие женщины подводили глаза смесью сажи, сурьмы и жженой пробки. Говорят, что пророк Мухаммед тоже пользовался подводкой для глаз и рассказывал о ее целебных свойствах. Следы косметики встречаются и в Ветхом Завете, где упоминаются фигуры, в том числе Иезавель, с "накрашенными глазами"; две из них были "блудницами", хотя использование краски для глаз не считалось в Писании чем-то предосудительным. Разрозненный (и далеко не всеобъемлющий) список персонажей и контекстов - такова сфера применения этого универсального и влиятельного предмета.

 

После начала пандемии COVID-19 продажи подводки для глаз