штуки, закидываю в рот и наблюдаю за другом, который заводит недавно купленную машинку, надеясь на то, что Ирэн упадет у его ног и наконец-то даст этому герою-любовнику, который второй год не дает проходу моей подруге. Вовчик, парень хороший, всегда выручает в трудные минуты, покупает бухлишко, когда мы с Андреевой ни копейки не вкладываем. У него родители достаточно обеспеченные, поэтому свою молодость он прожигает в барах или клубах, куда и тащит, естественно нас. Познакомились мы с ним на посвящении первокурсников, в том году, когда после мероприятия, мы все дружненько собирались отметить знаменательную дату, тогда то он и прицепился к подруге, лез целоваться, но ничего не вышло. Ира у меня подруга холодная и недоступная, иногда я думаю, что мы из разных миров, но, когда пьем, начинаю сомневаться в этом.

— Слушай, что нравится Андреевой? — по дороге спрашивает блондин, на что я усмехаюсь.

— Когда не заебуют, — протягиваю в ответ, он хмурит брови.

— Мне реально она нравится, хочу с ней сблизиться, но не знаю как. Я к ней и так, и сяк, а она говорит: «Вовка не подходишь ты мне, мы с тобой разные», — имитирует голос Андреевой тот, цитируя.

— Знаешь, если ты хочешь, чтобы она начала тебя замечать, посмотри корейцев, она от них течет просто, — отвечаю тому, он недовольно морщиться, видимо думая о том, что никогда не будет смотреть «китайцев».

— Приехали, — протягивает Вовка, опуская взгляд на мои ноги. — Берцы? Не великоваты ли? — любопытствует тот.

— Да, в самый раз, — махаю рукой, открывая дверцу и выскакиваю на улицу. Он хлопает дверью машины и ставит её на сигнализацию.

— Журавлёва, ты хоть морду вытри, — указывает на лицо блондин в спортивной куртке.

Совсем забыла. Из-за того, что упала в лужу, испачкалась. Достав влажные салфетки, я вытерла лицо, протерла парку, и услышала тяжелый вздох Блинова.

— Да-а, Журавлёва, глядя на тебя ни о какой женственности не может идти речь.

— Вот кто бы говорил, — шагая вместе с ним, отвечала ему. Выкинув в урну испачканную салфетку, вошла с другом в здание. Показав пропускной, и раздевшись в раздевалке, мы направились по своим аудиториям. Вовчик на филологическом учился, и несмотря на то, что был самым настоящим распиздяем, учился на одни пятерки. И как у него это выходило?

Мне же нужно было подняться на третий этаж, и, остановившись у двери, я стащила резинку, дыхнула в руку, чтобы удостовериться, что от моего запаха не подохнут выжившие мухи. Вроде нормально.

Постучав в дверь, я, не дождавшись ответа, вхожу в аудиторию, и как обычно торопливо, произношу:

— Прошу прощения за опоздание, по дороге приключилась странная история, мать гуляла с ребенком и не уследив, прозевала, как малыш побежал на дорогу, в эту же минуту я проходила мимо, пришлось спасать малыша, — протарахтела я с закрытыми глазами. Мне было не по себе. Каждый раз моя история все героичней и героичней.

Поднимаю веки, и от удивления округляю глаза, за трибуной стоит не бабулька с ростом сто пятьдесят сантиметров, и не с большими толстыми очками, занимая пол трибуны своими пышным формами, а мужчина высокий такой, смуглый. Волосы темно-каштанового цвета, слегка отросшие, и завивающиеся, который он собирает в хвост, глаза темно-карие, легкая щетина на лице, густые, темные брови, его взгляд пронизывающий, словно смотрит в душу. Верхняя пуговка белоснежной рубашки расстёгнута, на шее серебряная цепочка, а в руках учебник по английскому. Я растерянно смотрю на красавца, и не могу поверить своим глазам.

Матерь Божья, да это же Хуанитос! Он так на испанца похож.

— Do you speak English? — хрипловатым голоском, спрашивает мужчина, с которым не то, чтобы стоять страшно, но и дышать. От него исходят какие-то странные флюиды.

И как бы, сам он дует, если что.

— Да, говорю, — отвечаю ему на русском.

— Can you please in English? — строго смотрит на меня мужчина, я нервно сглатываю. Вот ещё, и как так получилось, что вместо доброй старушки за трибуном стоит этот мужчина из студии Бразерс?

— Sorry I'm late? — только и отвечаю ему, мой английский слишком бедный. Лучше так, чем никак.

— Well, take a seat, — кладёт книгу на трибуну, и складывает свои руки. Я виновато опускаю голову, и собираюсь присаживаться, затем слышу вслед: — *Zu mir oder zu dir? Ich werde dich bestrafen*, — услышав родной немецкий, я, изумившись обернулась к мужчине, который сейчас смотрел на меня оценивающе, его взгляд был пошлым.

— Что вы сказали? — переспросила я. — У кого интернет грузит? Ребята, переведите что он сказал, — протянула, чтобы убедиться в том, что я его правильно поняла.

Я надеюсь, что это после похмелья у меня звуковые галлюцинации. Он же не это сказал?

— Присаживайся, и не задерживай время! — уже чуть строже сказал шатен, на русском.

Испанец, смекающий английский и базарящий на немецком? Это что за палиглотус у нас тут такой разумненький?

Я одарила его встревоженным взглядом, и направилась наверх, усаживаясь рядом с Иркой, которая любезно придержала мне место, и отодвинувшись, строго посмотрела на меня.

— Не начинай только, да, опоздала… — прошептала ей в ответ на её осуждающий взгляд.

— Что он сказал? — спросила блондинка, затем я ещё раз посмотрела на мужчину, и тяжело вздохнула.

— Да, кажется, ничего необычного, — протянула я. Подруга знала о том, что в школе я изучала могучий немецкий!

— Так, для тех, кто опоздал, — положив руки, при этом ударив по трибуне, возгласил тот. — Я Невский Михаил Игоревич, и, начиная с этого дня, я буду преподавать иностранный язык, надеюсь на вашу совесть и знания. Никого учиться заставлять не собираюсь, всё зависит от вас самих. На лекциях желательно присутствовать, на семинарах вызывать никого не буду, кто захочет, тот и будет учиться.

— А почему не на английском? — протянула руку я, возгласив через трибуны.

— Ну вы же не понимаете английский, — усмехается этот недоделанный испанец, разводя руками. Сволочь. — Как ваше имя? — спрашивает тот. — Вы у меня не на хорошем счету.

Даже так. Очень, даже не очень хорошо… Он меня начинает злить. Ну я ему покажу!

— *Ich heiße Anastasia. Mein Nachname