Администрация Сызрани посчитала необходимым подключить к «делу Климова» коллег из Евросоюза. Заслуженного борова по имени Штефан Тидэ, курирующего приволжский округ, специально выписали из Брюсселя, словно он может что-то понимать в местных разборках. Но иначе нельзя — город столичный, приграничный, на особом положении. Любой прокол местного начальства вызовет цепную реакцию.

Огромный зал совещаний выглядел так, словно сюда забрели ненадолго. Стол, стулья, экран для презентаций, непорочные листы А4 в беспорядке у локтей заседающих руководителей. Казалось, люди сейчас встанут и переместятся куда — то еще. Опять туда, где их не ждут?

— Неужели он, зная все расклады, не откажется? — удивился мэр — младоевропеец Януш Каминский. Полгода назад он сменил тупоголового, но коренного европейца, господина Карела Вердона — идеологи ВВФ стали больше доверять менеджерам с подавляющим количеством восточноевропейской крови. Высшее руководство Федерации тасовалось со скоростью навязчивой мысли о неизбежности краха ВВФ.

— Упёртый стервец. Не откажется, — подытожил Звонарев и выключил экран.

— Что в пакете? — на хорошем русском проявился боров.

— Шишки — еловые, — фыркнул Звонарев. Сжалившись, добавил. — Наверное, как обычно — саттива, ДОБ, сальвинорин[24]. Развлекуха оптом и в розницу. Треть всех радостей, которые курсируют к нам через Волгу, оседает в армейских подразделениях.

В наступившей паузе Каминский и Лацис, командующий гарнизоном Сызрани, стали беззлобно собачиться. Это была обычная практика сурового диалога между руководителями военной и гражданской ветвей власти. Через несколько минут, они перевели дух и закурили.

Пока Лацис гневно тыкал в мобильник, Звонарев вдохновенно перевел лейтмотив жуткой смеси польского, русского и английского, на котором беседовали боссы:

— Януш недоволен тем, — прошептал он Штефану, — что многочисленные детородные органы Лациса только онанируют и демонстрируют ненужную удаль, однако на деле не могут произвести достойного сексуального акта ни в одно из имеющихся половых отверстий. Господин же Лацис считает, что господин Каминский должен подняться на холм, а не совать половой член в опасное и неподходящее для него место. Лучше бы он чаще приставлял его к носу и рассматривал со всей возможной щепетильностью, иначе детородным органам господина Лациса скоро придется вступать с нездоровыми на голову жителями Сызрани во всевозможные сексуальные связи, в том числе посредством огнестрельного оружия. Януш считает, что Лацис немедленно превратился в половой член и посоветовал ему и его подчиненным, нетрадиционным гомосексуальным петухам, оторваться наконец от парных элементом женского декора и пойти учиться в Харьковское училище йогов.

Штефан покачал головой будто что-то понял и пробормотал по-русски:

— Всё это очень печально.

— Печальнее некуда, — согласился Звонарев и с удовольствием прислушался ко второй части Марлезонского балета — Медведя[25] соединили с рубкой Феннека, чтобы он вступил в половой контакт с Гинтерасом:

— Ты, пидарас! — сходу атаковал Лацис. Звонарев решил, что последовавший искрометный монолог он сможет перевести с русского на русского только в общих словах. Лацис поинтересовался: «Уважаемый Вишенка, что Вам помешало выполнить согласованный план? Вы сегодня же пойдете под трибунал. Не сомневайтесь, повод мы найдем».

— Ну, почему, урод, почему? — взвыл в завершении медведь. — Всё было так просто! Я понимаю мать этого дуболома, его девушку, но ты — легионер, а не кисельное чучело. Почему ты, Бигигон[26], не прекратил его мучений?

Чуть позже, у себя в кабинете, прослушивая ответ Гинтераса, Звонарев понял — ситуацию в Сызрани не удержать. Гинтерас не сказал «я не смог», не сказал — «не позволила обстановка», не сказал «какого дьявола? почему я должен тискаться с гражданским без письменного распоряжения?» или «Дельфин — мой друг… мы общаемся полгода, и я считаю, что он делает всё, чтобы удержать ситуацию в Сызрани под контролем».

Гинтерас (ноль в военной иерархии! просто подвернувшийся вариант!) потребовал (!!!):

— Я считаю, дискредитация или ликвидация Климова будет ошибкой командования. Прошу пересмотреть план контртеррористической операции.

Этот ответ Звонарев прослушает потом, а пока Лацис покраснел и швырнул трубку в угол переговорки.

— Арррестовать, — гаркнул он помощнику, который вёл протокол совещания военной и гражданской администрации Сызрани.

10:29

Дед Сипай, давно обживший скамейку в сквере Героев, известен в городе не менее Дельфина. Десяток голодовок, постоянные судебные иски к новой власти, демонстрации, статьи, требования широкого доступа населения к высшим должностям — в отличие от сипаев 1857 года разлива[27] Сипаев Андрей Викторович пытался бороться законными юридическими методами против «колониальной администрации».

Именно поэтому он и Дельфин стали идеологическими противниками, что не мешало периодически встречаться и обсуждать ситуацию в городе.

— Ну что, расскажешь свой распорядок дня? Во сколько сегодня собираешься совершить подвиг? — поинтересовался Сипай, морщины лучами расходились от глаз, внимательно следивших за каждым жестом Дельфина.

— Сегодня — самый провальный день в моей биографии, — признался Дельфин и присел рядом. — Сегодня не будет подвигов. Сейчас побеседую со своими подельниками, потом пообедаю и завалюсь спать. Жара. А ты, дедушка, нарисовал новые плакаты, чтобы узурпаторы выучили, наконец, русский алфавит и правила пунктуации? Особенно меня беспокоит использование запятых в последних указах мэрии.

Дед Сипай изобразил смешок, потом часто — часто закивал головой:

— Я решил перейти на твою сторону и признать бессмысленными методы моей борьбы.

Дельфин подскочил на лавочке.

— В своем ли Вы уме, дедушка Сипай. Я непротивленец. Какая борьба? Я за органичное существование свободных евроличинок и евроличностей.

— Я зарегистрировался семь тыщ двести двадцать четвертым, — перебил Сипай. — Не очень разобрался, кто и как доставит мне инструкцию и адские машины, но я полностью готов.

Лицо Дельфина изменилось лишь на мгновение — словно обернулось тенью, стало старше, угрюмей, приобрело острые безжизненные формы… и вновь открылось миру беззаботной улыбкой.

— Я и сам каждый день убеждаюсь — после двадцати лет торчишь в Инете пень пеньком. Молодые лучше разбираются, где, что лежит, где, что взять. Вы отстучите кому-нибудь повострее меня — он объяснит.

Дед Сипай кивнул — он и сам понимал, если Дельфин трещал бы о путях доставки взрывчатки в Сызрань, его давно бы упекли пожизненно.

— Что ж ты, дедушка, на старости лет перекрасился? Остготы покоя не дают? — напомнил Дельфин об их давнем споре.

— Не только. Я понял, не могу больше действовать системно — придумывать идеологии освобождения, рваться во власть, собирать массы. Я просто должен пойти и умереть. Россия потому и капитулировала, что категория «массы» перестала быть боеспособной единицей. Остались разрозненные граждане. Потребовались бы колоссальное ресурсы, чтобы достучаться до каждого. Чтобы мы независимо друг от друга стали решать проблемы страны. Грядущая война поставила всех в ужасное положение, но всё равно никто