я в детстве мало и не скажу, чтобы уж так жаждал книг, но, вероятно, прочитал почти все, что было у нас в доме и что еще не пошло на цигарки тем приживальщикам, прежним слугам-друзьям отца, что иногда гостили у нас, и до сих пор еще помню, как читал я «Английских поэтов» Гербеля, «Робинзона», затасканный том «Живописного обозрения», кажется, за 1878 год, чью-то книгу с картинками под заглавием «Земля и люди» […] Суть того чувства, что вызывали во мне эти книги, и до сих пор жива во мне, но ее трудно выразить. Главное заключалось в том, что я видел то, что читал, – впоследствии даже слишком остро, – и это давало какое-то особое наслаждение», – сообщает И. А. Бунин в «Автобиографической заметке».

К. Г. Паустовский признается в любви к книгам: «Моя страсть к чтению усилилась после театра. Стоило мне посмотреть хотя бы «Мадам Сан-Жен», и я начинал с жадностью перечитывать все книги о Наполеоне. Эпохи и люди, увиденные в театре, оживали чудесным образом и наполнялись необыкновенным интересом и прелестью».

Первые пьесы А. Дюма, особенно «Генрих III и его двор», написаны под сильным влиянием пьес Шекспира «Ричарда III» и трех частей «Генриха IV». Дюма рассказывал, что после переезда в Париж и получения должности в канцелярии герцога Орлеанского, он занялся самообразованием, для чего составил список авторов, обязательных к прочтению. Среди них наверняка были шекспировские трагедии. А еще Дюма часто ходил в театр, где изучал законы драматургии. Чтение и увиденные спектакли подвигли его к сочинительству.

Мотивация усиливается, когда текст опубликован. Когда его прочли живые люди. Даже если это публикация в школьной газете. «В последнем классе гимназии я написал первый рассказ и напечатал его в киевском литературном журнале «Огни». Это было, насколько я помню, в 1911 году. С тех пор решение стать писателем завладело мной так крепко, что я начал подчинять свою жизнь этой единственной цели», – вспоминает К. Г. Паустовский. Героя одноименного романа «Мартин Иден», в образе которого, как известно, Джек Лондон вывел самого себя, первая публикация раззадорила и придала сил (а кроме этого, позволила выплатить долги, что тоже немаловажно): «Незаметно к Мартину вернулось его убеждение в том, что мир прекрасен. Он даже стал казаться ему еще прекраснее. В течение долгих недель это был темный и унылый мир; но теперь, когда все долги были выплачены, в кармане еще звенели три доллара, а в сердце крепла вера в успех, солнце снова показалось Мартину ярким и жгучим, и даже ливень, хлынувший внезапно, вызвал у него только веселую улыбку».

Первые произведения, даже самых гениальных авторов, носят подражательный характер. Этого не нужно стесняться, ведь таким образом начинают творческую карьеру все мастера. Художники срисовывают этюды с признанных шедевров – так они постигают законы композиции и перспективы, усваивают правила игры света и тени. Музыканты выучивают наизусть и неустанно исполняют произведения великих композиторов, упражняются в сольфеджио, а затем, когда почувствуют силу и зажегшуюся в душе страсть, пишут собственную музыку и песни. Сценаристы и драматурги смотрят театральные и кинопостановки, разбирают по кирпичику драматическое действо, проговаривают вслух реплики и диалоги.

Будущие писатели подражают образцам, а не сразу пишут что-то от себя, потому что, во-первых, их память с готовностью и в больших объемах усваивает впечатления о прочитанных книгах, и эти воспринятые впечатления требуют выхода. Во-вторых, в таких случаях всегда имеется желание писать, но не хватает необходимых знаний и навыков, поневоле приходится брать за образец чей-то текст и на его основе делать свой. В-третьих, в силу тонкой душевной организации на неискушенных сочинителей литературный образец производит часто неизгладимое впечатление, буквально побуждает к творчеству. Спросите у современных авторов фанфиков, они вам расскажут об этой могучей силе, которой иной раз невозможно противиться.

Наконец, в-четвертых, предрасположенность к подражанию проявляется тогда, когда эмоции автор черпает в большинстве своем из книг, а не из реальной жизни.

Лев Толстой указывал, что автора влекут к творчеству две необоримые силы: внутренняя потребность писать и веление общества. Под велением общества, вероятно, имелись, какие-то общественные события или явления, которые требовали, как считал Толстой, авторского осмысления и комментария. Из-за этого практически все произведения Толстого имеют в основе социальную проблематику.

В ответ на какой-то общественный факт не-писатель оставляет пост в блоге или комментарий под новостью, сочинитель же чувствует необходимость описать событие художественными средствами, сделать из него рассказ или даже роман.

«Пособием художника, – утверждает И. А. Гончаров, – всегда будет фантазия, а целью его, хотя и несознательною, пассивною или замаскированную, стремление к тем или иным идеалам, хотя бы, например, к усовершенствованию наблюдаемых им явлений, замене худшего лучшим». Мы все прекрасно помним, как поэтично, с какой любовью и мастерством, И. А. Гончаров описал пороки современного ему человека, дав им название «обломовщины». М. Горький, на вопрос: почему он стал писать, отвечал, что на него давила «томительно бедная жизнь», а еще потому, что у него скопилось так много впечатлений, и не писать он не мог. Кстати, у Горького очень мало подражательных произведений, видимо, как раз в силу обилия впечатлений от реальной, живой жизни.

Психоаналитическая теория о мотивации литературного творчества сегодня мало кем поддерживается, несмотря на то что некоторые писатели, среди них Данте, Ламартин, Бальзак, Гете, утверждали, что через писательство избавляются от своих душевных мук, изживают психологические трудности и даже преодолевают тягу к самоубийству. «То, что люди зовут огорчениями, любовью, честолюбием, ударами судьбы, печалью, – говорит О. Бальзак устами старика-антиквара из «Шагреневой кожи», – для меня идеи, которые я превращаю в мечты; вместо того чтоб чувствовать их, я нахожу для них выражение и истолкование; вместо того чтоб дозволять им снедать мою жизнь, я их драматизирую, я развиваю их, я ими забавляюсь, как романами, которые бы читал при помощи внутреннего зрения». Но герой Бальзака, конечно, лукавит, изживание фрустрации, а именно об этом он и рассказывает читателю, никогда не служило мотивацией к творчеству, даже если и помогало ему. Оно способно подвигнуть к написанию какого-то конкретного произведения, но быть постоянным стимулом, горючим, на котором работает творческий мотор, не в состоянии. Писателем движут созидательные, позитивные мотивы, связанные с познавательной потребностью и формированием ценностного отношения к миру. Депрессия же мотивировать не может, она, по определению, – отсутствие мотивации и жизненных сил.

Интерес к творческому процессу, эстетический стимул к творчеству, стремление через текст сделать мир лучше – важный мотивационный фактор, хотя и не ключевой. Он побуждает писателя к деятельности, когда тот уже научился писать, получил призвание и теперь