В данный момент я трудилась над своей десятой книгой. И так как книга была вроде как юбилейная, я намеревалась вложить в нее весь свой писательский талант. Я рвалась на части, как сердце красавицы, напрягалась, как мускулы тяжеловеса, трудилась, как вол, и периодически искрила от натуги, как короткое замыкание. Трудиться я предпочитала в комфортных условиях, для чего в своей комнате оборудовала себе закуток с письменным столом и креслом на колесиках. Отхлебнув из чашки любимый кофе, я сладко потянулась и раскрыла ноутбук. Именно в этот момент и зазвонил телефон, после чего я имела удовольствие пообщаться с гундосым. Деньги замаячили перед моим мысленным взором, суля проблемы и испытания.

Звонок внес в душу смятение, я побегала по кабинету, но не смогла успокоиться и спустилась на первый этаж. Домработница Валентина смотрела сериал, в воздухе пахло жареной курицей и молотым кофе. Словом, ничего не предвещало беды. Я выпила воды, накинула палантин и вышла подышать на крыльцо.

Весна была в самом разгаре, закат радовал красками, в конце участка возился садовник Иваныч, а на лужайке возлегала моя палевая лабрадорша Матильда или просто Мотя. Как таковой прислуги у меня не было: пенсионерка Валентина и ее ровесник Иваныч достались мне в наследство от мужа. За ненадобностью и нехваткой средств больше никого я не держала, периодически ко мне приходила убираться горничная соседей Полесовых, но, в основном, Валентина справлялась и с готовкой, и с уборкой. Иваныч же приходился ей двоюродным братом, и выполнял у меня обязанности и садовника, и охранника, а иногда и водителя. Впрочем, возил он чаще всего себя и Валентину, я же предпочитала ездить за рулем сама.

Подозвав к себе Мотю и покидав ей мячик, я понемногу успокоилась: звонивший вполне мог оказаться придурком, решившим заработать денег на бедной вдове.

— Надо же, не успела вернуться на родину, и тут такое. — бормотала я себе под нос, пиная траву ногой. — Охрану, что ли, нанять? От собаки вон и то толку никакого: Мотя, ты совершенно манкируешь своими охранными обязанностями!

Моя собака любила поглощать конфеты в огромных количествах и периодически притворялась глухой. Любимым ее занятием был сон в обнимку с плюшевым зайчиком, а напугать она могла разве что младенца, но уж точно не шантажиста. Права была мамуля, в этой стране ничего хорошего ждать не приходится. Я решила выкинуть звонок из головы и сосредоточиться на сюжете своей книги, несмотря на не покидавшую меня маету и дурные предчувствия.

Начинаться моя книга должна была бы с красивой фразы «Вечер не предвещал ничего особенного» или «в воздухе совершенно не пахло приключениями». Но вечер как раз предвещал что-то особенное, причем особенно пакостное, да и в воздухе пахло. Только не приключениями, а, не побоюсь этого слова, какашками. Выражаясь на интеллигентный манер — экскрементами. Опустив глаза вниз, их я и обнаружила прямо на коврике перед дверью. И как я их не заметила, когда выходила?

Их природу было сложно установить, ибо с равным успехом они могли принадлежать как человеку, так и четвероногому существу. И это я не имела ввиду соседа Леонида, который иногда, будучи изрядно навеселе, принимал коленно-локтевую позу и тихо отползал в кусты, боясь тяжелой руки (или ноги) своей дражайшей половины Инессы.

«С его деньгами можно себе и не такие фокусы позволить», — мысленно вздохнула я.

Кучка, скорее всего, была делом рук соседки — престарелой бабки Анны Тимофеевны Белоцерковской. Бабушку хозяйничать в особняке слева от меня оставила ее дочка, укатив с мужем на пмж в Италию. Несмотря на благородную фамилию, бабушка отличалась скверным нравом и нелюбовью ко всему, что могло двигаться. Меня она неизменно называла «простигосподи». Конечно, за глаза, но делала это регулярно и с видимым удовольствием. Она вполне могла подкинуть мне под дверь кучу, желая напакостить. Но не сама же она ее сделала? Хотя в этом дурдоме я уже ничему не удивлялась.

Соседи, конечно, мне достались занятные. Любящий закинуть за воротник нефтяник Полесов постоянно скандалил со своей молодой супругой Инессой, не давая заскучать. А бабка Анна Тимофеевна перманентно интриговала против меня и всех окружающих. Началось все с того, что моя псина, которую я завела после кончины Бориса, повадилась гадить под ее кусты черной смородины. Конечно, у самих Белоцерковских никаких кустов не наблюдалось, ибо не царское это дело, но бабушка, водворившись на территории хозяйкой, быстро вспомнила свое колхозно-пролетарское прошлое и в спешном порядке поселила в саду разнообразные саженцы. Тут же она принялась удобрять их навозом, видимо, ожидая бурного урожая. Моя же ленивая и неповоротливая Мотя каким-то чудесным образом умудрялась каждый день перемахнуть через забор, взрыхлить и удобрить ее посадки, сломав при этом колышки и подпорки.

Тимофеевна рвала и метала, неоднократно высказывая мне претензии, а после перешла к решительным действиям. Каждый день на моем коврике около двери появлялась кучка, заботливо принесенная ею из-под кустов. Отчасти чувствуя свою вину, я не скандалила с мегерой, предпочитая тихо убирать это добро. Хотя, признаюсь, когда однажды Мотя целый день провела взаперти в доме, а кучка все равно появилась на своем законном месте, я задумалась о природе данного вещества. Где Тимофеевна ее откопала, осталось для меня загадкой.

Воевала бабка не только со мной: Полесовы ей тоже чем-то не угодили, потому что называла она его не иначе как вор и алкаш, а Инессу считала недалекой курицей, о чем по секрету сообщала всему свету. Полесовых она невзлюбила с самого начала: изначально ее дочка с мужем претендовали на их участок. Он находился прямо возле леса и не имел соседей сбоку. Но так как Полесов предложил за кусок земли большую сумму, ее дочери пришлось довольствоваться соседями с двух сторон. А еще Инесса Полесова, по мнению бабки, была жуткой стервой и вертихвосткой, пытавшейся увести из семьи ее зятя. Наверное, поэтому они и смотались за границу, от греха подальше. При всей моей любви к людям, Инесса и впрямь отличалась слишком свободным нравом и открыто строила глазки всем мужчинам от 15 до 80. Хотя осуждать ее я не спешила: какое мне дело до чужой личной жизни?

— Вот старая мегера, — проворчала я, и побрела в дом за совком и пакетом.

— Опять бабка шалит? —