ее терапевты хотели, чтобы она вернулась в Россию, утверждая, что только там ее психическое здоровье улучшится. В отчаянии она спросила отца, что ей делать. Обоснованно подозревая своих врачей в сотрудничестве с Советами, Зина выражала эти подозрения в переписке с отцом. Троцкий хотел, чтобы лечение продолжалось. Зная, что он и его семья находятся под наблюдением советских агентов, Троцкий доверял берлинским врачам. Более того, он переслал несколько писем Зины ее аналитику в Берлин. Аналитик обсуждал их с Зиной, замкнув круг. 5 января 1933 года Зина включила газ на своей кухне. Известие о ее самоубийстве поразило Троцкого; из его писем видно, как он горевал по дочери.

Рис. 4. Зинаида Львовна Волкова (старшая дочь Льва Троцкого) находилась на психотерапевтическом лечении в Берлине (Кронфельд был ее психотерапевтом или руководителем терапии). Родилась в 1901 г., покончила жизнь самоубийством 5 января 1933 г.

Вот мы и подошли к важнейшему вопросу о врачах Зины. Она лечилась в частной клинике Артура Кронфельда; его имя она неоднократно и всегда с уважением упоминала в своих письмах к Троцкому. Терапевта Зины, врача клиники Кронфельда, которого она называла психоаналитиком, звали доктор Май. Наверное, это был псевдоним; мне не удалось найти это имя в исторических документах. Доктор Май говорил по-русски, Зина не говорила по-немецки.

* * *

Нацисты разграбили Институт сексуальных исследований сразу после прихода к власти. В мае 1933 года были сожжены книги и архив Института на Оперной площади (ныне Бебельплац), где сегодня находится великий памятник сожженным книгам – Пустая библиотека Михи Ульмана. Хиршфельд был уже во Франции. Богатый и плодовитый автор, он жил с двумя своими постоянными партнерами, немцем и китайцем, в роскошных апартаментах в Париже. В его последней книге «Расизм» расовая теория осуждалась как псевдонаучное оправдание расовой войны; как он заявил в этой книге, он сам стал жертвой этой войны, как и множество других. Наряду со знаменитыми теоретиками Франкфуртской школы Хиршфельд видел в расизме и нацизме чудовищное развитие современности, уходящее своими корнями в Просвещение, которое потерпело трагическое поражение в Германии. Хиршфельд умер от сердечного приступа в свой 67-й день рождения, в мае 1935 года в Ницце. О нем написано много книг и сняты фильмы с такими названиями, как «Эйнштейн секса» (1999).

Кронфельд бежал из нацистской Германии в другую сторону. В 1936 году он прибыл в Советский Союз из Швейцарии. Ведущее психиатрическое учреждение Москвы, Институт Ганнушкина, предложило ему достойный контракт. Кронфельд даже смог нанять своего любимого помощника, который тоже приехал из Берлина; это был русскоязычный еврей из Польши, Эрих Штернберг. Был ли он доктором Маем из писем Зины Волковой к Троцкому?

Рис. 5. Студенты Национал-социалистической партии выносят учебники Института, чтобы сжечь их (май 1933 г.)

Подражая Соединенным Штатам и конкурируя с ними, Советский Союз 1930-х годов был магнитом для немецко-еврейских интеллектуалов. Большинство из них нашли работу в идеологических подразделениях Коминтерна, который занимался пропагандой и слежкой в глобальных масштабах. Организованный для подготовки мировой пролетарской революции, Коминтерн снова уделял внимание тревожным новостям из Германии. Многоязычная, космополитичная и радикально левая, интеллектуальная Москва бурлила жизнью, жадной до звезд и сенсаций, но чувствующей свою обреченность. Возможно, то был ее лучший период[7].

Дела у Кронфельда шли хорошо. По прибытии в советскую столицу он «получил роскошную квартиру, куда привез свою богатую библиотеку, коллекцию французских эротических бронз и роскошную мебель из Швейцарии»[8]. В Институте психиатрии имени Ганнушкина Кронфельд руководил «Отделением экспериментального лечения психозов». Отходя от изощренной сексологии к глубоким и традиционно жестоким психиатрическим вмешательствам, Кронфельд ввел инсулиновые шоки – новый метод лечения шизофрении, радикальный и изнурительный. Научившись этому методу у Кронфельда, московские психиатры с тех пор практиковали эти шоки в массовом, истинно советском масштабе. Однако Кронфельд также критиковал московских психиатров за слишком широкое понимание «вялых форм» шизофрении. Вероятно, к этому времени он выучил русский язык, но зависел от своего русскоязычного помощника Штернберга. В 1938 году Штернберг был арестован как «немецкий шпион» и оставался в ГУЛАГе, работая врачом в северных лагерях, пока его не освободили в 1954 году. После этого он вернулся лечить шизофреников в Москву.

Отходя от изощренной сексологии к глубоким и традиционно жестоким психиатрическим вмешательствам, Кронфельд ввел инсулиновые шоки – новый метод лечения шизофрении, радикальный и изнурительный.

Мы не знаем, как отреагировал Кронфельд на вынужденную трансформацию своих клинических интересов, а затем и на арест младшего друга. Очевидно, что в минуты, свободные от пациентов, он искал новые пути, которые помогли бы его советским хозяевам в их неизбежной борьбе с нацистским врагом. Работая на Красную Армию, Кронфельд разработал психологические тесты, помогавшие отбирать кандидатов в авиационные училища. Со временем его контакты с советским руководством углубились. Он был знаменитым берлинским профессором в сталинской Москве, добровольно приехавшим помогать большевикам в их борьбе. Консультируя своих покровителей и делясь с ними своими давними уже познаниями, Кронфельд убедил некоторых из них – тех, кто имел реальную власть, – в том, что они могут быть исключительно полезны: Кронфельд лично знал новые кадры германского руководства, о которых не имел представления даже Коминтерн, настолько быстрыми были перемены в Берлине. Новые лидеры Германии были, возможно, лучшими друзьями или смертельными врагами советских вождей, и в этой игре любой намек имел значение. Кронфельд делился своими знаниями о личной жизни нацистской элиты с кремлевскими товарищами; может быть, поделиться стоило со всеми советскими людьми? Но ситуация быстро менялась и в Москве; до, во время и после подписания печально известного пакта Молотова-Риббентропа обитатели московских офисов, связанных с иностранными делами, менялись так быстро, как будто в стране произошла новая революция.

* * *

Как и многие его коллеги и сверстники – Фрейд, Хиршфельд, Беньямин, Варбург – Кронфельд был коллекционером. Чувствуя важность тех решающих лет, все они тревожились о ближайшем будущем, но в своих коллекциях они погружались в глубокое прошлое. Все они создали собрания самых необычных предметов, от античных статуэток, загромождавших рабочий стол Фрейда, до барочных драм, загромождавших докторскую диссертацию Беньямина, и до «Атласа Мнемозины» Аби Варбурга – беспрецедентной коллекции изображений, предназначенных для организации мировой культуры, которая каталогизировалась как библиотека. Все они пытались найти подходящую историческую метафору для текущего – и