— А лучше пойдем, сам всё увидишь.

***

Маленький филлофион выскочил из-за цветущей яблони и, всплескивая крохотными ручонками, заверещал голоском-колокольчиком:

— Ой, Великий Забота, горе-то какое! Ужас, кошмар. Прости нас, мы не посмели сразу сообщить… побоялись… Очень испугались, страшно было очень-очень. Ой, что там творится – всё поразрушили, всё поломали. Мы попрятались со страху, а я потом полетел тебя искать, но не нашёл, прости меня…

Паампез махнул рукой и, не глядя на него, коротко сказал:

— Показывай.

Филлофион метнулся вперед, но увидав, что Паампез идет пешком, а не летит, вернулся назад и запорхал рядом.

— Там за рощей, отсюда не далеко, во-он за тем холмом они все и собрались, - продолжал он верещать. – Повытащили всю мебель из домов, расколотили посуду, кричат что-то, орут, требуют сигарет и пива и еще не пойми чего… Ужас, ужас!

— Не беспокойся, милый, это моя забота.

Паампез нахмурясь шёл мимо сладко пахнущих яблонь и груш, мимо маленьких прудов с разноцветными рыбками, мимо опрятных домиков и уютных беседок с неизменным чаем и печеньем, и ничего не замечал, и не видел вокруг.

***

Место бунта было видно издалека – высоко в голубое небо поднимался, клубясь, серый дым. Паампез раздвинул низко наклонившиеся ветви черешни и вышел на истоптанную поляну.

Посередине поляны, во дворе дома с зелёной крышей, горел, треща, костёр. Вокруг него на свежеспиленных пеньках и досках, оторванных от ближайшей беседки, сидели с десяток мужчин и, взмахивая руками, пьяными голосами выводили:

— Ой да жизнь моя скоротечная-а-а.. Ах да серая, как тума-а-ан! Всё осталося, всё промчалося… Жизнь постылая, всё обма-а-ан…

Белоснежные туники были запачканы золой, некоторые из певцов повязали их вокруг бедер, их спины блестели на полуденном солнце. Вокруг лежали поломанные стулья и ветки деревьев, которые, видимо, приготовили для костра.

Когда Паампез вышел на поляну, песня оборвалась на полуслове. Сидевшие обернулись, двое из них робко встали.

— Мир вам, добрые люди! – сказал Паампез.

— Здрасте… - нестройно отозвалась толпа.

Великий Забота замолчал, вглядываясь в лица и глаза мужчин.

— Это самое… Батюшка, присоединяйся! – сказал, поднимаясь, самый рослый из десяти. – Извиняй, конечно, что мы тут немного… это самое…

— Благодарствую за приглашение. Но сначала хотел бы побеседовать… э-э.. с вами.

Паампез протянул руку к рослому.

— Ругать, наверно, будешь, ваше благородие, - сказал тот, широко улыбаясь.

— Да нет, отчего же. Просто побеседуем.

Рослый поправил тунику и подошёл к Паампезу.

— Ну отчего бы не побеседовать? Давай.. давайте побеседуем.

— Тут недалеко есть уютное место. Прошу.

— Мужики, вы, это самое… Я скоро.

Рослый зашагал рядом, смущенно улыбаясь. От него сильно пахло спиртным.

— Не знаю, как к вам обращаться, ваше преподобие.

— Паампез.

Рослый остановился. Несмотря на выпитое, он твердо стоял на ногах и смотрел трезво.

— А я Николай. Будем знакомы.

— Будем знакомы, Николай.

Через минуту оба были у каменной беседки. Паампез сел на мраморный стул и жестом пригласил Николая присесть напротив. Тут же подлетел филлофион со свитком в руках.

— Это история его жизни, - зашептал он озабоченно на ухо Паампезу. Тот мягко отстранил помощника рукой. Филлофион улетел. Паампез неспеша налил чаю в две чашки и придвинул одну к Николаю.

— Спасибо. - Чашка казалась игрушечной в его могучих руках.

Николай смущенно пригладил короткие темно-русые волосы и мельком глянул серыми глазами на собеседника.

— А я слышал про вас. Мужики говорили, есть, мол, начальник над нашей областью. Присматривает за порядком, то да сё. Я тогда усмехнулся, мол, даже здесь начальство есть.

— Я не начальник, Николай. Моё звание – Забота.

— То-то я думаю, о какой такой «заботе» ангелочки эти верещат. Вот придёт, говорят, «великая забота», он вам задаст!...

— Да, иногда так величают. Великий Забота. А Край наш зовется Благим. Благой Край.

Николай оглянулся вокруг.

— Да, хорошо тут у вас. Красиво.

— Теперь это и твой Край, Николай Петрович.

— Оп-па. И фамилию, наверно, знаете? Хотя что удивляться. Досье, небось, на всех имеется?

Великий Забота отхлебнул из чашки, поставил её аккуратно на гранитный стол и сказал, глядя Николаю в глаза:

— Мне хотелось бы, чтобы вы с друзьями привели в порядок дом и двор.

Николай опустил взгляд в чашку и усмехнулся.

— Да, конечно. Вы уж простите нас. Немножко, это самое, побалагурили, так сказать.

Он повертел в руках чашку.

— Тут, я смекаю, так нельзя делать, наверное?

— Как?

— Ну… Пить да дебоширить, так сказать.

— А где вы взяли водку, расскажи, пожалуйста?

— А мы тут с мужиками из подручных, так сказать, средств самогонный аппарат собрали. Нашлись, это самое… специалисты высокого класса. Яблок, значит, местных набрали, сахару нашли… Продукт, скажу тебе, вышел – высший сорт!

— Понятно. А почему…

— А-а-а-а!!!

Николай вскочил, опрокинув тяжёлый мраморный стул. Он крестился, с ужасом глядя куда-то поверх головы Паампеза.

— Прошу прощения, если напугал, - сказал Чаттан со своей неизменной улыбкой до ушей.

— Господи, кто это?!

— Это мой… э-э-э.. знакомый. Его зовут Чаттан.

— Очень, очень приятно познакомиться, - сладким голоском сказал Чаттан, присаживаясь сбоку стола. – Надеюсь, не помешаю столь милой беседе двух умнейших людей?

Николай продолжал стоять, глядя на Чаттана круглыми глазами.

— Да присядь, Петрович. Не укушу, не боись, - сказал Чаттан, сотворил стакан водки и опрокинул себе в пасть.

Николай присел на краешек стула подальше от служителя Той Стороны.

— Вот не думал, не гадал увидеть здесь чер…

— Николай! – перебил его Паампез. – Не надо таких слов здесь. Не положено.

На этот раз Чаттан сотворил целую бутыль и два стакана.

— Ну что, братишка, давай махнем за твоё здоровье!

Николай посмотрел на Паампеза.

— Чаттан, перестань. Это уже слишком.

— Прости, Великий Забота. Я же так, просто, для разговора.

Паампез помолчал, вздохнул и спросил снова:

— Так что побудило тебя, Николай Петрович, к таким… э-э-э.. действиям?

Николай покосился на Чаттана.

— А можно мы останемся, так сказать, вдвоём? – сказал Паампез.

Чаттан поднял обе ладошки вверх.

— Всё, всё, ухожу. Не буду мешать вашим задушевным разговорам.

— А водку оставь, - сказал Николай недружелюбно.

— Как ваша душа пожелает, Николай Петрович.

Чаттан с улыбкой растворился в воздухе.

— Ну и мерзопакостная рожа, -