выслушай!», «Петерб. Глашатай», 1913).

…сердце простужено Подождите вы меня узнаете скорей бы счет Падает Как в лифте ехать или не. Хочу Отдаться. Доминику; Пишешь пишешь, а денег не платят Скажите, какая птица и нашим и вашим зажгите электричество — «Всецело Ваш» не думает. мне известно он открещи порода дает себя «Витязь»!!! Виязь Wi барышня будьте пожалуйста четыреста Шопенгауэр в шагрене сорок четыре двадцать девятять двадцать десять двадцать одиннадцать двадц…

Достаточно? Сдачи не надо…

Игнорирование темы иллюстрируется Василиском Гнедовым, большим мастером в области эгофутуристической прозы.

На возле бал

Слезетеки невеселий заплакучились снотекивой борзо гагали березям веселячьи охотеи Веселодчем сыпало перебродое грохло. Голоса двоенились на двадцать кричаков…

Где-то, кажется в «Обзоре печати» «Нового Времени», заметили по поводу участия В. Брюсова и Ф. Сологуба в эгофутуристических сборниках:

— «Старички-символисты торопятся ухватиться за штанишки юнцов эгофутуристов».

Эгофутуристами, наверное, и не отрицается преемственная связь между ними и символистами.

Северянин экзотичен по Бальмонту, И. Игнатьев к Гиппиус, Д. Крючков к Сологубу, Шершеневич к Блоку, подобно тому как их собратья-москвичи («кубофутуристы») Д. Бурлюк к Бальмонту — Ф. Сологубу, Маяковский — к Брюсову, Хлебников — Г. Чулкову.

Присяжная критика наша спрашивает и не видит заслуг эгофутуристов.

Вот две поэзы В. Шершеневича:

Толпа гудела, как трамвайная проволока, И небо вогнуто, как абажур… Луна просвечивала сквозь облако, Как женская ножка сквозь модный ажур. И в заплеванном сквере среди фейерверка Зазывов и фраз, экстазов и поз, — Голая женщина скорбно померкла, Встав на скамейку, в перчатках из роз. И толпа хихикала, в смехе разменивая Жестокую боль и упреки, — а там У ног, — копошилась девочка сиреневая, И слезы, как рифмы, текли по щекам. И когда хотела женщина доверчивая Из грудей отвислых выжать молоко, Кровь выступала, на теле расчерчивая Красный узор в стиле рококо.

«Всегдай». 1913. «Петерб. Глашатай».

Год позабыл, но помню, что в пятницу, К entrée подъехав в коляске простой, Я приказал седой привратнице В лифте поднять меня к Вам в шестой. Вы из окна, лихорадочно фиалковая, Увидали и вышли на верхнюю площадку; В лифт сел один и, веревку подталкивая, Заранее ласково снял правую перчатку. И вот уж когда, до конца укорачивая Канат подъемника, я был в четвертом, — До меня донеслась Ваша песенка вкрадчивая, А снизу другая, запетая чертом, — И вдруг застопорил, вдруг лифт привередливо, И я застрял между двух этажей, И бился, и плакал, и кричал надоедливо, Напоминая в мышеловке мышей. А Вы все выше уходили сквозь крышу, И черт все громче, все ярче пел, И только одну его песню я слышал И вниз полетел.

(Ibid.)

В этом же «Всегдае» находим небольшую статью, посвященную «новой рифме»:

«— До сих пор были в обращении следующие созвучия стихов:

1. Мужские (ямбические) — ударение на последнем слоге (Доска — тоска.)

2. Женские (хореические) — ударение на предпоследнем слоге. (Индеец — гвардеец.)

3. Дактилические — ударение на третьем от конца слоге. (Холодная — природная.)

4. Гипердактилические — ударение на четвертом слоге от конца. (Томительного — упоительного.)

5. Белые (или чужие.)

6. Дактило-хореические. (Ария — тротуаре.)

7. Внутренние. (З. Гиппиус, „Неуместные рифмы“.)

8. Передние. Как контраст тривиальным, задним рифмам. (Ibid.)

9. Тавтологические. (Улыбаюсь — стен — улыбаюсь — измен.)

10. Полурифмы. (Полубелые рифмы.) а — в — с — в, а — в — а — с.

11. Ассонансы. (Надсон — признаться.)

12. Диссонансы. (Театр — перламутр — пюпитр — смотр — лютр.)

По подразделениям: а) Синонимы; б) Однокоренные рифмы; в) Глагольные; г) Существительные; д) Прилагательные; е) Составные („спайные“); ж) Монотонные. (Одну — сну — волну, etc.)».

В отпечатанной на днях эго-футуристической эдиции (И. В. Игнатьев. «Эшафот», издание «Петерб. Глашатай», 1913) автор придерживается, очевидно, следующей системы:

Гласные рифмы: глаза — ее — огни — Mimi — добро — какаду — мы — оне — мэмэ — юлю — дитя.

Согласные рифмы: рак — брег — их; лап — хлеб — сив — иф; бежат — сыроед; дурач, мураш, пращ, еж; час — плац — желез. (Гортанные, губные, зубные.)

Любое из этих слов может рифмоваться с любым своим соседом.

Кроме сего, рифмуются между собою «плавные» буквы:

м — н — л — р:

нам — озон; ель — дар.

А также «твердомягкие» гласные:

глаза — дитя

добро — ее

какаду — юлю

мы — огни (Mimi).

Богатый материал для перетасовки дают «дифтонги» (независимо от метра стиха): рай — дорогой — струй — дальний — эй — лентяй — горюй. (При условном же метре «дифтонги диссонансят».) Это уже значительное полевение эго-футуристов.

«Кривую» прогрессирования можно проследить по очередным сборникам «Петербургского Глашатая»:

a) газета «Петербургский Глашатай» (№№ 1 и 2) и

b) альманахи: «Оранжевая Урна», «Стеклянные Цепи», «Орлы над пропастью» — это пробег аэроплана «Эгофутуризм» перед полетом, который открывается альманахом «Дары Адонису» и последующими: «Засахаре Кры», «Бей! — но выслушай!» и «Всегдай».

Ко второму периоду относятся и две книжки Василиска Гнедого: «Гостинец Сантиментам» (Ритмеи) и «Смерть Искусству» (15 поэм с предисловием И. В. Игнатьева)4.

— Разве не ясна была для каждого искусстца агония настоящего прошлого и пошлого? — спрашивает предизатор.

— Разве все не в напряжении к последнему биению пульса его?..

Искусство дня умерло…

Умер «Театр», умерла «Живопись», умерла «Литература».

Умерла скопная жизнь.

Люди, превратившие искусство и жизнь в жратву, хлопочут вкруг пугающего их одра искусства, (а затем и жизни), — но кислород, но возбуждающие снадобья их лишь ускоряют ждутный миг…

Каждому искусстцу льстит приятие последнего воздуха, и уже в преддверии конца