Аклариквет вспомнил, как Анайрэ слушала его, молчала. И улыбалась.

"Ночь темна, мир отчаянно пуст, облака плывут домой. 

До тебя долетит моя грусть, упадёт с ресниц слезой. 

Жизнь и смерть — два кратких мгновения, 

Бесконечна будет лишь любовь.

Я вернусь к тебе дождём, утренней метелью за окном. 

Серебро горстями брошу я к ногам твоим.

Я вернусь к тебе грозой, радугой воскресну над землёй. 

Погашу дыханием ветра свет былой любви.

Мрака тень скроет раны мои, превратит в рубины кровь, 

И оставит меня одного умирать среди снегов.

Я хотел всю жизнь начать сначала,

Но её лишь можно оборвать.

Свет былой любви в конце пути, моя душа к нему летит. 

Холод сковал тело моё сотней цепей.

Как простой солдат, в чуждом краю удачу я искал свою,

Как я был глуп, мне скажет смерть, скажет теперь!"

Менестрелю, смотря на эльфийку, всё больше казалось, что в песне звучит именно то, что она хочет услышать. Боится этого, но ждёт. Она в глубине души желает, чтобы супруг раскаялся, чтобы познал боль и вспомнил, как хорошо ему было с женой, как прекрасна была их любовь. Жестоко, эгоистично, но… Заслуженно…

— А он для нас споёт? — из воспоминаний швырнул в реальность тонкий детский голосок, и Аклариквет увидел бегающих вокруг его лошади маленьких эльфов, с ног до головы облепленных снегом.

— Нет! — хихикнул кто-то постарше. — Он только за плату поёт. У тебя столько богатств нет, чтобы оплатить его музыку.

В менестреля прилетел снежок и детский смех, маленькие эльфы убежали к очередному сугробу, чтобы разворошить его в одно мгновение.

— Дурная у тебя слава, — покачал головой Квеннар, отряхиваясь.

— Заслуженно, — отвернулся от летописца Аклариквет. — Заслуженно.

Примечание к части "Свет былой любви" гр. Ария

Немного перефразирован

Лисёнок Питьо

Взобравшись на вершину ледяной горы, высотой с тирионский дворец, практически не используя снаряжение, Глорфиндел, самодовольно улыбаясь, балансируя на испещрённой трещинами скользкой поверхности и намеренно игнорируя сбивающие с ног ветра, налетающие с разных сторон, помахал рукой безнадежно отставшему от него Эктелиону, который ещё не добрался и до середины подъёма. Достав из-под мехового плаща дрожащего от страха огненно-рыжего лисёнка, эльф нежно погладил прижатые ушки и поцеловал острую мордочку.

— Не бойся, малыш, — Глорфиндел поднял вверх зверька и слегка подбросил, а потом снова прижал к груди, успокаивая. — Ты слишком домашний, Питьо, привыкай жить на воле. Со мной.

— Принцесса Финвиэль ни за что не подарила бы тебе лисёнка, если бы знала, какой ты сумасшедший! — крикнул снизу Эктелион. — Ты воспользовался тем, что девочка ещё маленькая и глупая.

— Ничего подобного! — рассмеялся Нолдо. Ветер сорвал с его головы капюшон и растрепал золотые волосы. — Я просто очень понравился дочке Финдекано. Принцесса Финвиэль сказала, что хочет за меня замуж.

— В кого она такая глупая? — театрально ужаснулся Эктелион, всё ещё находясь далеко внизу.

Лисёнок жалобно заскулил, и Глорфиндел снова погладил прижатые ушки.

— Видишь, малыш, — сказал Нолдо, с трудом натянув капюшон, путаясь в волосах, — пока неуклюжий Эктелион карабкается к нам, мы с тобой уже видим, что в миле от нас, за ледяными холмами, где заканчивается земля, в небо поднимаются дымы костров. Всё это время мы шли по следам именно тех эльфов, которые там сейчас отдыхают. Как думаешь, малыш, это папа твоей бывшей хозяйки или наши медлительные собратья из Третьего Дома?

— Готов поспорить, — ответил за лисёнка Эктелион, — это Финдарато. А принц Финдекано уже очень далеко впереди.

— Хотел бы я сделать изо льда мечи, — мечтательно произнес Глорфиндел, гладя зверька по голове, — и на вершине горы, обдуваемый ветрами, рискуя соскользнуть и разбиться, проверить, кто более искусный боец…

— Ты понимаешь, что с тобой сделают, если по твоей вине погибнет принц Финдекано? — Эктелион смотрел на друга, как на умалишённого.

— А я не сказал, что хотел бы сразиться с ним, — с озорным огнём в глазах произнёс Глорфиндел. — Он же мой будущий тесть, как я могу подвергать принца Финдекано опасности?

— Тогда кто же этот несчастный?

Подняв лучистые глаза к звёздам, воин долго молчал, потом подмигнул другу:

— Кто бы ни оказался достаточно храбрым для такого поединка, тебе надо знать только то, что лисёнок в случае моего проигрыша достанется тебе. И принцесса тоже.

***

Воющий ветер не стихал ни на миг, пробираться сквозь сугробы, доходящие до пояса, становилось чем-то невыполнимым, веревки рвались, сани застревали, от мороза трескался даже прочный металл полозьев. Но если остановиться… Самым ужасным было то, что буран налетел внезапно, и сразу со всей мощью. Финдекано понимал: пережив удар стихии в этот раз, можно в любой момент снова оказаться в центре снежного шторма, и как этого избежать, совершенно непонятно.

Уже не чувствуя ни рук, ни ног, ни кожи на лице, старший сын Нолофинвэ вдруг понял, что верёвка, связывающая его с собратом, идущим позади, натянулась слишком сильно. Перекричать воющий, постоянно меняющий направление ветер не представлялось возможным, Финдекано остановился, чтобы развернуться и сделать несколько шагов назад, но вдруг порыв ветра опрокинул его на спину, мгновенно засыпав снегом. С огромным трудом поднявшись, чувствуя валящую с ног усталость, Нолдо всё же вгляделся в воющий, кружащий обжигающие морозом и ранящие колючим снегом вихри мрак, но ничего рассмотреть не мог. Ситуация всё больше казалась безнадёжной, создавалось впечатление, что буря продолжается уже вторые сутки…

***

— Что-то мне подсказывает, — вздохнул Нолофинвэ, наблюдая, как ставят его шатёр, — что наш поход затянется.

Турукано, полностью закрыв лицо шерстяным шарфом, оставив открытыми холоду только глаза, осмотрелся. Да, с таким количеством женщин и детей, которым отдых нужен гораздо чаще и более долгий, чем рвущимся в бой воинам, продвигаться быстро невозможно, но придётся постараться, ведь находиться во льдах тяжело и, вполне возможно, опасно. Да, об этом не говорилось прямо… Но ведь все понимают, что неизученная даже вечно рвущимся узнать